Дама с рубинами. Совиный дом (сборник). Евгения Марлитт

божественный голос. Послушайте!

      Она обвела глазами присутствующих, кивнув головой в сторону двора.

      «Слава всевышнему Богу!» – пел мальчик в пакгаузе, и никогда еще не славил Бога более прелестный голос.

      Рейнгольд бросил на тетю Софи взгляд, возмутивший притаившуюся в углу у окна девушку. «Как ты смеешь говорить в этом избранном обществе?» – ясно выражал надменный взгляд бесцветных глаз, сверкавших от злости.

      – Прошу извинить мою горячность, – пробормотал он прерывающимся голосом. – Но это пение действует мне на нервы, как когда водят мокрым пальцем по стеклу.

      – Этому нетрудно помочь, Рейнгольд, – успокаивающе сказал Герберт, вставая и направляясь в галерею, чтобы закрыть окно напротив двери залы.

      Идя вдоль галереи, чтобы посмотреть, не открыто ли еще где-нибудь окно, Герберт приблизился к месту, где пряталась Маргарита. Она отодвинулась поглубже в темный угол окна, и шелковое платье при этом зашуршало.

      – Кто тут? – спросил он, останавливаясь. Девушке стало смешно, и она ответила полушепотом:

      – Не вор, не убийца и не призрак «дамы с рубинами». Не бойся, дядя Герберт, это я, Грета из Берлина.

      Он невольно отступил назад и смотрел на нее, не веря своим глазам.

      – Маргарита? – Молодой человек неуверенно протянул ей руку и, когда она вложила в нее свою, выпустил ее, даже не пожав.

      – И ты приехала так таинственно, одна, ночью, не известив никого о своем прибытии? – спросил он.

      Ее темные глаза задорно взглянули на него.

      Знаешь, не хотелось посылать эстафеты[6], это мне не по средствам, и я подумала, что, если даже я приеду неожиданно, меня все же примут и разместят дома.

      – Теперь я узнал бы «своевольную Грету», даже если бы в этом сомневался. Ты нисколько не изменилась.

      – Очень рада, дядя.

      Он отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

      – Что же ты теперь думаешь делать? Разве не пойдешь туда? – указал он в сторону залы.

      – О, ни за что на свете! Могу ли я предстать среди фраков и придворных туалетов в платье с помятой оборкой? – В зале меж тем вновь завязался громкий, оживленный разговор. – Ни в коем случае, дядя. Тебе самому было бы стыдно ввести меня туда в таком виде.

      – Ну, как знаешь, – сказал он холодно и пожал плечами. – Хочешь ли ты, чтобы я прислал к тебе папу или тетю Софи?

      – Боже сохрани! – Она невольно выступила вперед, протягивая руку, чтобы удержать его, причем на ее голову упал яркий свет, подчеркнув необыкновенную привлекательность этой темноволосой головки. – Я сейчас уйду. Я видела достаточно.

      – Да? Что же ты видела?

      – О, много красоты, настоящей, удивительной красоты, дядя! Но также и много важности и надменной снисходительности – слишком много для нашего дома.

      – Твои родные этого не находят, – сказал он резко.

      – Кажется, так, – ответила она, пожимая плечами. – Но они, конечно, умнее меня. Во мне течет

6

Здесь: срочная почта, доставлявшая письма специальными нарочными, сменявшими друг друга в пути.