Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца». Герман Романов

для них в действительности. Ибо сейчас здесь была его личная вотчина, памятный подарок о беспокойных июньских днях 1762 года от покойного графа Андрея Разумовского, морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны, с которым здесь вели искреннюю беседу о будущем России.

      – Подавай, – махнул рукою Петр и тут, вспомнив несчастного подьячего, добавил: – Чарку вина хлебного принеси, которая на анисе настояна. Водка добрая, стоит отведать. И огурец малосольный на закусь!

      – Сейчас, царь-батюшка. – Юноша склонился в поклоне и исчез за дверью, а Петр потянулся всем телом, чувствуя, как хрустят его старые косточки. Да, уже старые – настоящему телу через год три четверти века станет, хотя ему лично всего 62 года.

      Раньше, в студенческие времена, такой возраст показался бы ему преклонным, но сейчас он даже его солидным не посчитал: если есть желание трудиться и творить, пока человек мечтает о добре, как в молодые годы, то какой с него старик?!

      Желания и энергии на десятерых юнцов, пусть хворость телесная иной раз одолевает…

      – Царь-батюшка, там к тебе сам Александр Васильевич пожаловали. – В комнату влетел давешний слуга и ловко, одним движением руки, схватив тяжелый стул, поставил тот напротив двери в трех шагах и тут же скрылся, дематериализовался как бесплотный дух.

      Старого фельдмаршала Петр любил – привык к нему за долгие годы и всегда мог на того положиться в любой ситуации – гениальный полководец, единственный из русских военачальников, за всю историю России никогда не испытавший горечи поражения.

      Петр живо опустился в мягкое кресло и, протянув руку, уволок с кровати теплый шотландский плед. Тщательно прикрыв им себе колени, он живо изобразил позу больного старика, сидящего у камина, пусть и не протопленного по летнему времени.

      – Никак ты захворал, батюшка?!

      Сухонький маленький фельдмаршал ворвался в комнату как вихрь, и своей птичьей, чуть подпрыгивающей походкой (много лет назад Суворов наступил на иголку, и легкая хромота осталась у него на всю жизнь, отчего турки прозвали его Топал-пашой – «Хромым генералом») направился прямо к креслу, на котором сидел мнимый больной. Огибать нарочно поставленный стул полководец не стал, а через него перепрыгнул, перепорхнул, аки птица, будто не заметив препятствия.

      Петр улыбнулся краешками губ – тест фельдмаршал легко сдал. Вот уже тридцать с лишним лет при всех визитах Суворова в царские дворцы прислуга специально ставила на пути различные препятствия: стулья, пуфики и кресла. И никогда старый генерал их не обходил, а всегда перепрыгивал, словно опытнейший спортсмен, увешанный олимпийскими медалями за бег с барьерами.

      – Да вот, захворал, знобит немного, – фальшиво протянул Петр, вставая с кресла. – Стар стал, ослаб в коленках…

      – Так пройдись немного, разомни ноженьки. Полегчает, батюшка! Сидя-то любая хворь прилипнет!

      Петр усмехнулся краешками губ, с кряхтением сделав движение головою, будто собирался отвесить поклон, вот только