Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца». Герман Романов

Почитай больше тридцати лет минуло…

      – И тебе не хворать, дедушка!

      Негромко огрызнулся Петр, которому очень не понравилась выразительная гримаса, пробежавшая по лицу «великого преобразователя дикой Московии». Да еще эти кошачьи усики, которые не могли спрятать ехидную улыбку…

      И опять же Меншиков, крутя пальцем длинные локоны завитого парика, довольно похабно оскалился во все ослепительно-белые зубы, будто узрел Петра в какой-то непотребщине. Гнев в душе на царского фаворита тут же полыхнул яростной вспышкой.

      – Ты зубы-то спрячь, а то выбью, казнокрад! Кто три годовых бюджета России спер?!

      – Да я… Что ты, батюшка, напраслину возводишь?! Честного слугу всякий обидеть норовит…

      – Цыц, Алексашка! – неожиданно грозно рявкнул император во весь голос, с немым одобрением глядя на Петра.

      – Ворюга ты известный, Данилыч, так что помалкивай, а не то моей дубинки отведаешь!

      – Так его императорское величество поклеп на меня соизволил возводить, мин херц! Какие три бюджета?

      Округлившимися, прямо-таки честными глазами бывший сын конюха, в одночасье ставший светлейшим князем, посмотрел на своего обличителя, который встретил взгляд с насмешливой улыбкой. И тот, странное дело, смутился, стал притоптывать ботфортом, в задумчивости забормотал себе под нос. А пальцы правой руки зажили своей жизнью и принялись потихоньку сгибаться, будто Меншиков что-то подсчи– тывал.

      – Нет, батюшка-государь, три бюджета чересчур много! Один, ну полтора от силы… Никак не больше!

      – Молчи уж, дурень вороватый, потому-то здесь ты и мучаешься, да и я с тобой…

      Петр Алексеевич тяжело вздохнул, его нескладная фигура сгорбилась, будто на узкие, но отнюдь не слабые плечи взвалили нешуточную, неподъемную для обычного мужчины тяжесть.

      «Ах, вон оно что!»

      Догадка пронзила Петра, и ему стало жалко этого большого и нескладного человека.

      «Да, правильно у Экклезиаста сказано – время разбрасывать камни, время собирать камни…»

      – Зубы-то болят, внук?

      Вопрос ошарашил Петра, и он машинально провел сухим языком по еще крепкому, несмотря на возраст, «частоколу».

      – Да вроде не болят… – после долгой паузы осторожно ответил Петр, чувствуя всем своим нутром, что император не мог просто так задать этот вопрос, тут явно присутствовал какой-то подвох.

      – Возьми уж, она тебе пригодится!

      Император протянул Петру дубинку, но тот брать ее не спешил, даже убрал руки за спину.

      – Да ни к чему она мне, да и зачем?

      – Зубы вышибать будешь!

      Меншиков глумливо засмеялся, и бешенство тут же тугим комком подкатило к горлу.

      – Поговори у меня! С тебя первого и начну!

      – Так его, Петр, пусть знает свое место! А зубы, внук, не вышибают. Я их с корнем рвал!

      – Так то ты, дедушка, а мне это не к лицу…

      – Ну как знаешь, внук! Не хочешь брать дубинки,