По дороге из детства. Анна Морозова

те черты, которые в полной мере характеризуют русского человека: трудолюбие, отзывчивость, ну, и тяга к вину. Но, что он конкретно выпивал, мы не знали, только эта тяга, бывало, не исчезала по месяцу. Жил он один. Бобыль, как про него говорила мама. Сыновья почти не навещали его и жили в городе, а жена давно умерла. Просто Печковский. Так звали его старые и молодые. Я и имени, честно говоря, его не помню.

      Жил он в своей холостяцкой берлоге, которая напоминала гараж. Подоконники, шкафы, пол, полки были завалены какими-то запчастями. Ночи напролёт он «катал моторы». Это значит – чинил их. Делал это исключительно по ночам. Сквозь стену доносился глухой звук, будто по комнате катают бревно, туда-сюда, туда-сюда. Мерно, словно ходики часов. Под этот звук мы и засыпали с братом.

      У Печковского жила кошка Мурка. Худая, вечно голодная и очень ласковая. Она залезала в дырку в полу и переходила с его части дома в нашу. Мы ее кормили чем придётся. Либо она доедала за нашим котом. Ласкалась, мурчала, но всё равно лезла в дырку обратно и возвращалась к своему старому хозяину.

      Когда мы приехали, первое время ходили в баню к нашему соседу, за неимением пока своей. Ну и жарко было в ней! Непривычно и необычно для 5-летнего ребенка, никогда не видевшего до этого бань.

      Печковский, как я и писала, любил выпить. И так иногда прикладывался к этому делу, что начинал чудить. Пришёл он как-то к нам с дихлофосом в руках, сел на ступеньки в сенях и стал делиться своей проблемой маме.

      – Посмотри, как эти твари нагрызли мне ноги, – задирая штанину, говорил он. Ноги были все в красных гнойных расчесах. – Блохи! Кошка принесла. Вот дихлофосом только и спасаюсь.

      И при нас начинал распылять его вдоль своих ног.

      – Утопил бы Мурку, да жаль, рука не поднимается…

      Он любил, когда ему сочувствуют, а мама всегда умела это делать, поэтому и ходил делиться к нам своими бедами.

      – Николай, пошли ко мне быстрей, – напуганный, с топором в руках, прибежал он однажды и позвал папу.

      – Что случилось?

      – Да, там в мой дом кто-то залез.

      К слову сказать, уходя из дома, он никогда не закрывал на замок свою дверь. Как оказалось, никто к нему не залез. Просто за шторкой, куда прятал свою верхнюю одежду сосед, стояла пара галош, его же галош, а он подумал, что кто-то залез к нему в дом и стоит там, за этой шторкой. Папа, конечно, посмеялся над ситуацией, но и Печковскому намекнул, что не доведёт до добра его эта любовь к вину.

      А вообще, он был очень хорошим человеком. Очень любил нас с братом. Печковский, при наличии пагубного пристрастия, которое мешало ему жить, ещё и умудрялся строить дом. И не просто дом, а домину, как минимум 100 квадратов. Купил участок земли и сам возводил эту махину. Вечерами мы прибегали по огороду к нему. Он всегда жёг костер и пёк там картошку. Угощал и строил нам рожи. Мы смеялись. А потом называл нас «белоручками», так как мы чистили печёную картошку, а он ел её прямо так – с горелой кожурой. А еще в его огороде росла белая морковь. Мы этому сильно удивлялись. Он выдергивал