Время красного дракона. Владилен Машковцев

Фрося!

      – Здравствуй, Аркаша!

      – Ты как сюда попала?

      – Я у Завенягиных была, стол накрывала праздничный. Ломинадзе велел из горкомовского буфета продуктов подбросить. Народу там, гостей разных – ватага: прокурор, твой начальник – Придорогин, Коробов, Боголюбов, Голубицкий, доктор Функ… Они яблоньки посадили, поливают. А ты зачем – к ним?

      – Я ненадолго, к Придорогину.

      – Приходи к вечеру, Аркаша. И мы попразднуем. Я у них сперла каральку копченой колбасы. Вот – смотри!

      Фроська, все так же весело пританцовывая, извлекла из корзинки громадную буро-красную каралю колбасы, понюхала ее, прицокнула.

      – Фрося, ты из рода тех Меркульевых? – спросил вяло Порошин.

      – Из каких это тех?

      – У которых бабка пропала как бы…

      – Да, из тех.

      – Пойдем, Фрося. Я вернусь, провожу тебя до трамвая.

      – Ты какой-то, Аркаша, растерянный. У тебя на работе что-то?

      – Фрося, если к вам, к деду твоему придут в хату с обыском, ничего такого не найдут?

      – Ни, пущай приходят. Дома у нас ничего такого нет.

      – А разве тебя это не обидит?

      – Ни, у нас ить всех в станице обыскали. Некоторых по два раза.

      – На обыск могут послать и меня, Фрося.

      – Такая уж у тебя поганая работа. Што уж кому бог даст. Но я ить люблю тебя, Аркаша, жалею. Можно сказать – стремлюсь неосознанно к качественному воспроизводству человечества.

      Озорство Фроськи не оживило Порошина. Какое-то нехорошее предчувствие давило душу, сердце. Фроська вскочила на подножку отходящего трамвая, поиграла прощально пальчиками. Нищий, похожий на Ленина, вытащил потихоньку из корзинки Фроськи колбасу. Но она отобрала у вора каральку, шлепнула его по лысине. Порошин постоял понуро и побрел на встречу с Придорогиным. Аркадий Иванович решил, что он поступил верно, не сказав ничего Фросе о предстоящем вскрытии могилы, в которой была похоронена ее бабка.

      В саду у Завенягиных, прямо под открытым небом, был изукрашен стол – бутылками, фужерами, жареным поросенком, зарумяненными курами, крабами в сметане, лососевой икрой. Город готовился к международному конгрессу геологов, поэтому на склады завезли деликатесы. Избытка в этих яствах не было, но на два-три банкета можно было взять. Завенягин спиртного почти не употреблял, но по случаю праздников – не отказывался. Ломинадзе, напротив, любил выпить и без повода. За столом все были навеселе. Придорогин целовал инженера Голубицкого. Лева Рудницкий читал стихи Павла Васильева. Гейнеман жестикулировал перед Виктором Калмыковым и Эммой Беккер. Начальник доменного цеха спорил о чем-то с Чингизом Ильдрымом.

      – Ты, Коробов, дурак! – выкрикивал ему Ильдрым.

      Прокурор Соронин, Завенягин и Ломинадзе размышляли, где взять официантов и поваров для обслуживания иностранцев, которые приедут из Англии, США, Германии, Франции, Италии, Бельгии…

      – Опозоримся! – твердил прокурор.

      – Давай