Всё пришедшее после. Всеволод Георгиев

другие ленты. С детства в прозрачной голубой дымке ему мнилось загадочное и прекрасное лицо Марлен Дитрих. Он помнил ее чуть усталое изящество. Этот образ почему-то (почему – он не знал) сочетался у него с восхищением акварельной прозой Ремарка и Хемингуэя. Мелкий перестук каблучков в тумане, сдвинутая на затылок шляпа на крепкой голове Жана Габена, черный свитер Ива Монтана, потом музыка Мишеля Леграна и Нино Рота как-то легче выплывали из памяти, чем изобилие в магазинах, стильные автомобили или огромные квартиры.

      Артур не любил проигрывать. Вдыхая весеннюю свежесть, поднимая глаза к небу, погружаясь в грезы, он зализывал раны, нанесенные его честолюбию. Если бы сейчас он оказался рядом с Людочкой, наверное, достаточно было бы прижаться к ее плечу, чтобы исцелиться и забыть о полученных ранах. Странно, рядом с ней неприятности уходили прочь.

      Артур улыбнулся, вспомнив растрогавшую его сцену. Как-то летом он шел с Людочкой по вымершей воскресной улице и издалека заметил приближавшегося к ним сбоку пьяного. Людочка увидела покачивающуюся фигуру, лишь когда тот, на очередном галсе, выпрыгнул вдруг в нескольких метрах перед ними. Парень был явно невменяем, белые рыбьи глаза смотрели пристально, будто стремились отыскать одному ему ведомую цель. Людочка в испуге обхватила обеими руками правую руку Артура и буквально повисла на ней. Это его рассмешило, хотя было не до смеха. Трудно было придумать более неудачную попытку защититься. Парень качнулся всем телом в их сторону, но промахнулся и, по инерции переставляя ноги, пошагал дальше. Когда опасность миновала, Людочка отпустила Артура.

      Она не была девушкой его мечты. Она была лучше.

      – Как ты думаешь, что будет лет через двадцать? – спросила она однажды.

      – Через двадцать лет уже будет коммунизм. Всеобщее изобилие. Улицы будут убирать роботы. Мостовые будут чистыми, как в метро. Трамвай станет скользить на магнитной подушке. «Жигулей» и «Волг» вот этих вот уже не увидишь. Будут ездить электромобили.

      – А что будет с нами, Артур?

      – С нами? Мы постареем. Вернее, я постарею, а ты останешься такой же молодой. И я тебя буду так же любить.

      – Свисти, свисти.

      – И по этому бульвару, может быть, пойдут наши дети, не зная, что когда-то и мы бродили здесь, мечтая о будущем, и думали о них.

      – А ты меня не бросишь?

      – До полной победы коммунизма ни за что!

      – Не бросай меня, ладно? Что бы я ни говорила, что бы ни делала, я всегда буду тебя любить.

      – Не волнуйся, коммунизм пока еще только на горизонте.

      Они подошли к ее дому.

      – Не замерзла?

      – Чуть-чуть. А ты?

      – Я – нет, – Артур приосанился. – У нас на работе один дядечка вообще ходит в рубашке круглый год.

      – И зимой?

      – Конечно.

      – Без шапки?

      – Абсолютно!

      – Тебе бы тоже так хотелось?

      – Это надо годами тренироваться.

      – Так ваш сотрудник долго тренировался?

      – Да