Молодые львы. Ирвин Шоу

вокзала.

      – Передам с радостью, господин лейтенант.

      – Спасибо тебе. – Гарденбург вручил Кристиану сверток. – Передай вместе с моими наилучшими пожеланиями. – Он холодно усмехнулся. – Можешь даже сказать, что я постоянно о ней думаю.

      – Будет исполнено, господин лейтенант.

      – Очень хорошо. Теперь насчет этих троих. – Он указал на лежащий перед ним листок. – Я знаю, что могу положиться на тебя.

      – Да, господин лейтенант.

      – Я получил распоряжение… в таких делах надо быть построже. В назидание остальным. Рукоприкладством, конечно, увлекаться не следует, ты меня понимаешь… Но накричать, дать затрещину, пригрозить оружием…

      – Все ясно, господин лейтенант. – Осторожно сжимая сверток, Кристиан ощущал мягкость кружева.

      – Тогда все, сержант. – Гарденбург повернулся к карте. – Желаю тебе хорошо отдохнуть в Берлине.

      – Благодарю вас, господин лейтенант. – Кристиан вскинул руку. – Хайль Гитлер!

      Но Гарденбург мысленно уже перенесся в танковую армаду, которая накатывалась на Смоленск, и лишь вяло взмахнул рукой, когда Кристиан направился к двери, засунув кружево под китель и застегнув все пуговицы, чтобы, не дай Бог, не потерять сверток.

* * *

      Первые двое мужчин из списка, полученного Кристианом, прятались вместе в пустующем гараже. Увидев вооруженных солдат, никакого сопротивления они не оказали. Следующий адрес, названный французским милиционером, привел их в жалкую лачугу. В комнатах воняло канализацией и чесноком. Юноша, которого они вытащили из постели, цеплялся за свою мать, оба истерично орали. Мать укусила одного из солдат, и он ударом в живот сшиб ее с ног. За столом сидел старик и плакал, уронив голову на руки. В общем, никаких положительных эмоций этот арест Кристиану не принес. В чулане обнаружили еще одного мужчину. Взглянув на него, Кристиан решил, что этот человек – еврей. Документы у него были просрочены, а от испуга он не мог ответить ни на один вопрос. В какой-то момент Кристиан решил с ним не связываться. В конце концов, он должен был арестовать трех дезертиров с трудового фронта, а не отлавливать подозрительных личностей. К тому же, если этот тип окажется евреем, его ждет концентрационный лагерь, а это верная смерть. Но милиционер то и дело поглядывал на него и шептал: «Juif, juif». Кристиан не сомневался, что француз сообщит обо всем Гарденбургу, тот, конечно же, отзовет Кристиана из отпуска и обвинит в халатном отношении к служебным обязанностям.

      – Вам придется поехать с нами, – как можно мягче сказал Кристиан мужчине, подозрительно похожему на еврея. Тот спал не только в одежде, но и в обуви, готовый удрать при малейшей тревоге. Мужчина огляделся, посмотрел на пожилую женщину, которая, скорчившись, лежала на полу, стонала и держалась за живот, на плачущего старика, на распятие над комодом, словно прощался с этой комнатой, послужившей ему последним приютом, а за дверью его ждала смерть. Он попытался что-то сказать, рот уже раскрылся, губы шевельнулись, но с них не слетело ни звука.

      Кристиан