Промысел божий. Василий Ворон

Ганоцри. Сын единого бога. Ага, – Хирург привстал, презрительно сплюнул долгим плевком в огонь, снова сел. – Моисея хотя бы спросил, кому и кем он приходится. До сих пор они, к слову, не разговаривают. Ну да ладно. Не сам он, кстати, назначили его эти идиоты.

      – Кто?

      – Шелухим, апостолы, – Хирург продолжал: – А после и сами богами стали – церковь вообще врать горазда была во все времена: сама про единобожие выла, а язычников, то есть многобожцев, поносила по-всякому. Да сама же многобожие и ввела. Так вот наши и стали терять свою былую силу. Потому что боги умирают, если в них люд не верит, – на этой фразе, не совсем понятной, но отчего-то жуткой, Хирург пристально уставился на Всеслава. Тот сидел как прибитый гвоздями и боялся пошевелиться. Но страшно ему не было. Хирург посмотрел, посмотрел, да и снова вперился чёрными глазами в огонь. Пошевелил кочергой поленья, заговорил опять:

      – Вот и мёрли они после: вообще-то, можно было и не умирать, да себя забывать, но до того это необычно да горько было, что уподоблялись людям славянские божества, вот и помирали. Это только в папских сказках бог нипочём умереть не может, а если и так, то непременно воскреснет. На самом деле боги и помереть могут, и снова жить начать. Об этом, кстати, до сих пор люди в Китае и Индии знают. О чем бишь я? – Хирург поворошил кочергой угли, в чреве печи взметнулись искры. – Стало быть, помирали наши боги. И рождались снова, не помня себя. Лишь Перун с Родом да ещё немногие уцелели. Им-то и поныне все возвращённые кланяться должны, как обычные люди. Да… А у Ганоцри, скажу я тебе, просто пи-ар хороший был. Ещё бы: пострадавший бог! Да его же в первую очередь хотелось каждому дураку к груди прижать, приголубить да от врагов укрыть. А после с него же и потребовать должок вернуть: как же, мы-де тебя спасли, теперь твой черёд… Ну, жалели его. Бабы первыми христианами становились. Потому что жалостливые. А у Богородицы, чтоб ты знал, рейтинг вообще всегда выше был. Ей до сих пор гораздо больше людей кланяется.

      Всеслав сидел истуканом. В печи трещали поленья, дым гудел в дымоходе. От белёных стен уже расходилось мягкое тепло, легко и аккуратно, словно кошка, ластилось о ноги. Хирург в который раз повернулся к Всеславу:

      – Уразумел, что ли? Ты пнём-то не сиди, я тебе повторять не стану.

      Всеслав кивнул: он не только понял. Он ещё, как ему показалось, всегда это знал, но как-то не задумывался. А то и забыл крепко…

      Хирург махнул узкой ладонью:

      – Ладно, гений. Может, ты и впрямь так хорош, как о тебе старшие говорят. А кто к тебе приходил-то, догадался уже?

      Всеслав подумал, помотал головой:

      – Не очень. Хотя… первый, седенький, может, и был… Перун?

      – Был. И есть. И шутить на его счет даже мне не положено. Учти. А второй?

      Всеслав помотал головой – мол, не знаю.

      – Сварог. Бог-кузнец, мастеровой, наставник по ремёслам. Он потому и фамилию такую себе прицепил.

      – Молодой такой, – удивлённо вставил Всеслав, на что Хирург нервно хохотнул:

      – Ага.