Империя серебра. Конн Иггульден

мое слабо, и я могу умереть в любую минуту.

      Оба, и Чагатай, и багатур, изумленно в него вперились. Но ждать их расспросов у Угэдэя недоставало терпения, слова из него так и летели:

      – Я жив лишь силой горьких цзиньских снадобий, но пребываю в полном неведении, сколько мне еще осталось на этом свете. Мне хотелось лишь увидеть достроенным мой город и стать ханом. И вот я, все еще живой, лицезрю плоды своих трудов, хотя и живу в мучениях.

      – Но почему я слышу об этом впервые? – медленно произнес Чагатай, пораженный тем, что из всего этого следует. – Почему не раньше?

      Впрочем, ответ он уже знал и на дальнейшие слова брата лишь с пониманием кивал.

      – А ты дал бы мне еще два года на то, чтобы достроить город, довершить мою гробницу? Нет, ты бы напустился на меня, едва об этом прознав. А так я достроил Каракорум и теперь еще побуду ханом. Думаю, брат, отец оценил бы и мои смелые шаги.

      Чагатай молча покачивал головой. Все, о чем ему пока приходилось лишь гадать, начинало обретать складность и искомую ясность.

      – Тогда почему… – начал он.

      – Ты же сказал, что не болван, Чагатай. Подумай как следует, как это уже тысячу раз проделал я. Я наследник моего отца, но сердце мое слабо и в любое мгновение может не выдержать. Кто тогда поведет народ?

      – Я, – одними губами вымолвил Чагатай.

      И это была правда, причем правда жестокая, так как сыну Угэдэя в таком случае ханской власти уже не видать. Тем не менее братья не отвели друг от друга глаз. А Чагатай уже по-иному, с сопереживанием оценил то, что за годы, минувшие со смерти отца, совершил Угэдэй.

      – И как давно ты страдаешь от своего недуга? – спросил он.

      – Давно, – махнул рукой Угэдэй. – Так давно, что уже свыкся. Только вот боли за последние годы усилились. Такие стали, что иной раз и терпеть невмоготу. Если бы не цзиньские порошки, то и не знаю, был бы жив или нет.

      – Постой, – нахмурился Чагатай. – Так ты говоришь, мне ничего не грозит? Ты вот так меня с этими сведениями и отпустишь? Но… как? Не понимаю.

      За Угэдэя ответил Субэдэй – все с таким же лютым взором, с каким встретил Чагатая у входа во дворец.

      – Если бы тебя зарубили, Чагатай, чего ты, безусловно, заслуживаешь за свое вчерашнее вероломство, то кто сохранит в целости империю, если та вдруг останется без хана? – в тихой ярости проговорил он. – Получается, ты за свое отступничество еще и остаешься при награде.

      – Вот зачем я и тебя, Субэдэй, позвал на этот разговор, – сказал Угэдэй. – Ты должен оставить свой гнев. Ханом после меня станет мой брат, а ты при нем будешь первым военачальником. Он ведь тоже сын Чингисхана, которому ты давал клятву верности, а значит, обязан служить и ему.

      Чагатай с минуту напряженно думал.

      – То есть от меня ты ожидаешь мира и благодушия, пока не истек твой земной срок. А откуда мне знать, что это не уловка и не хитрость, замысленная тем же Субэдэем?

      – Откуда? – желчно переспросил Угэдэй, терпение которого уже явно иссякало. – Да хотя бы оттуда, что я уже