Элитная кровь. Виталий Романов

нуждался в жилплощади. На мой взгляд, лишь по этой причине не произошло такого схлопывания, как на рынке бумажек «МММ»…

      И вот в такой-то обстановке рухнул наш дом. Плохо ли мы строили? Не сказал бы! Да, когда приток средств на рынок уменьшился, сверху спустили негласную команду: экономить на всем, сократить издержки любой ценой. Любой ценой. Вот и сократили… Классных специалистов заменили низкооплачиваемыми гастарбайтерами…

      Смеси другие стали применять – чуть дешевле… Технологии упростили. В зоне нестабильных грунтов, плывунов надо было перестраховываться, не просто усиливать фундамент, а семь… нет, пятнадцать раз проверять, чтоб все было надежно, не сместилось, не поплыло.

      Не проверили. Все гнали: быстрей. Понадеялись, что обойдется. Ведь до тех пор держало… Черт его знает, почему не выдержало в этот раз. Может, слишком высокое обводнение грунтов, недосчитали? А может, метро? По слухам, на ветке, что проходила под землей, неподалеку, были свои проблемы. Перемонтаж путей, повышенные вибрации при прохождении поездами участка. Может, это сказалось? Метростроевцы не признались… Так или иначе, одна стена поползла. Многоэтажка сложилась, будто карточный домик. Очевидцы говорят: рухнула быстрее чем за минуту. Наверное, жильцы просто не успели понять, что происходит… Я на это надеюсь.

      Виноват ли я? Нет! Трижды нет! Виновата система! Государство, которое прессовало налогами и левыми поборами и при этом стыдливо закрывало глаза на проблемы рынка. И игроки, которые – словно безумные – вздували цены, провоцируя чудовищную гонку.

      Если кто-то думает, что я снимаю с себя ответственность, то это неправда. Я до сих пор закрываю глаза и вижу тех, кто остался под руинами. Никогда не смогу забыть трансляции Первого канала и РТР с места событий, едва начали разбирать завалы…

      Я не снимаю с себя ответственности, но вина совсем не в том, в чем ее видели Чирик и Куцый. Они считали: сразу убивать меня не стоит. Они хотели, чтобы я долго мучился, искупая грехи. Сказали: забьют насмерть, но позже. Много позже.

      Поэтому, когда меня вызвал в дежурку человек по имени Ярес и предложил стать добровольцем в какой-то медицинской программе в научной лаборатории, я согласился без колебаний. Почти без колебаний. Спросил только: не будут ли вырезать органы для донорских операций? И смотрел, внимательно смотрел в глаза! Думал: если соврет – замечу. Обязательно замечу. А он только расхохотался. Сказал: нет! И я поверил, согласился. Ярес не соврал, действительно не соврал. Просто тогда я не ведал, что будет хуже. Много хуже…»

      – А ведь я его знаю! – вдруг пробормотал Сергей Поздняков, убирая книжечку от глаз.

      Он припомнил телерепортажи о трагедии. Да! Тогда, несколько месяцев назад, Инженер выглядел по-другому. Камеры выхватывали его – крупным планом. Показывали жертв трагедии, а потом главного инженера стройтреста. И Завацкий не пытался спрятать лицо за ладонями. В его глазах жили растерянность и боль. Чужая боль… Только от этого ненависть россиян