Город М. Александра Натарова

в жизни!

      Раскрасневшаяся от плиты Анна Капитоновна поставила на стол дымящиеся котлеты рядом с нарезанным белым батоном и красным чайником в белый горошек.

      – Я тут подумала, Вань… – жена опустилась на соседний стул.

      – Мм? – Иван Николаевич уже наколол на вилку котлету и теперь пытался пристроить ее на кусок хлеба.

      – Может, я работать пойду?

      Котлета замерла на полпути ко рту.

      – Чего это ты вдруг? – удивленно произнес Иван Николаевич.

      – Ну я подумала: вон у людей как все меняется, а у нас-то все по-старому и по-старому. А жизнь вроде как идет. Я и подумала… Димка-то взрослый уже, сам справляется, тебе я и так стирать-готовить успеваю, ты все на своих сменах… Я б младших детишек нянчить могла! У меня и опыт, и образование педагогическое, я бы в садик пошла или еще куда.

      Иван Николаевич не знал, что ответить. Убежал на работу, отложил внезапный разговор, чтобы все как следует обдумать. Весь день было не до того. Но, когда для окончания смены оставалось всего лишь вернуть состав в депо, разговор стал проигрываться в голове машиниста снова и снова, как заезженная пластинка.

      Иван Николаевич был человеком старой закалки. Рассудительным, практичным, в его жизни все было распланировано. Как в метро. Он работал, жена обеспечивала домашний уют, сын рос, в идеальном мире – ему на смену. Его зарплаты хватало, чтобы обеспечивать всех троих, в том, чтобы жена тоже работала, не было надобности. Да она и никогда не рвалась. До сегодняшнего дня. Нет, конечно, рассуждал Иван Николаевич, пусть идет, если ей хочется. Но вдруг не справится с нагрузкой? Вдруг кто обидит? Димка-то, само собой, справится, тринадцать лет пацану. Все равно больше на улице пропадает, но если что – и по дому все может, и уроки шатко-валко, с тройки на четверку, но успевает же, а до института…

      – Ванечка, проедем, – раздался голос.

      Машинист едва не подпрыгнул в кресле – он совсем забыл про старика-электрика, которого согласился подвезти до нужного ему сектора прямо в кабине.

      – Что ж вы, дядя Ева, ну… – сказал он, сбавляя ход.

      Дядя Ева был легендой их депо. Правда, легендой довольно странной. Проработавший четверть жизни под землей, тихий и улыбчивый дядя Ева был немного не от мира сего. Он относился к метро как к живому организму. Не раз слышали, как он разговаривал с поездами и тоннелями, а с одним из обходчиков даже поделился откровением: «Мы все – вроде как молекулы в венах этого огромного существа! Мы держим его в порядке, лечим, очищаем от всякого хлама, а он нас за это любит и исправно помогает миллиону людей каждый день попасть куда им нужно».

      Дядя Ева был небольшого роста, крепко сложенный, смуглый, с всегда гладко выбритым круглым лицом. Глубокие морщины залегали вокруг рта и глаз, смотревших немного странно и по-детски любопытно. Когда дядя Ева молчал, его нижняя губа всегда невольно приоткрывалась, обнажая ряды удивительно белых зубов. Поговаривали, что на самом деле старик имеет какое-то отставание в развитии и что в свои шестьдесят мыслит как