Золотая империя. Шеннон А. Чакраборти

таким, как его запомнила Нари: древняя мешанина гробниц и мавзолеев, мрачный пейзаж мира мертвых, которые, как знала теперь Нари, не всегда почивали с миром. Она пошла по кладбищу, бродя извилистыми аллеями своей памяти, и села на полуразрушенную каменную колонну, наполовину залитую лунным светом.

      И тогда, и только тогда, оказавшись в том месте, где она впервые увидела его в вихре песка и огня, Нари наконец позволила себе впустить в свои мысли Дару.

      «Ты не должна была этого видеть. Ты должна быть в безопасности». Нари обхватила виски ладонями, вспоминая муку на его красивом лице, когда он заплетающимся языком произносил эти слова, и его яркие глаза молили о понимании.

      Как ты мог так поступить, Дара? Как ты мог сотворить такое?

      Ибо Нари больше не могла отрицать, что Дара был виновен в тех преступлениях, о которых шептались, заслышав его имя. Он учинил резню невинных шафитов в Кви-Цзы – злодеяние столь жестокое, что их мир до сих пор не оправился от потрясения. И теперь он совершил нечто не менее возмутительное: сознательно пособничал ее матери в попытке геноцида Гезири в Дэвабаде.

      А ведь он был ей небезразличен. Да что там, она любила его – стоило признаться в этом хотя бы самой себе. Может, виной всему жажда приключений и охмуряющий азарт, и то был почти до неловкости неизбежный и заранее обреченный роман, которые вспыхивают между смелыми воинами и юными девушками с широко распахнутыми глазами. И ведь Мунтадир уличал ее в том, что она живет в сказке и не может отличить героя от чудовища. Нари, которая так хорошо разбиралась в своих мишенях и бросила вызов королю джиннов. Как она могла не заметить тьму, таящуюся в Даре?

      «Потому что ты сама стала мишенью, – с горечью подумала она. – И ты хочешь вернуться в Дэвабад и предстать там вождем, способным переиграть Манижу?» Мать Нари лишь взглянула на нее и сразу разгадала все ее слабости. Ее шафитское происхождение и нелепую привязанность к глупому принцу. Мрачную злобу на джиннов, разбивших ее надежды. Острое удовлетворение в миг, когда она выжгла сердце Гасана.

      Быть может, с этого все и начиналось. Нари гадала, что могло произойти, если бы вторжение прошло по плану Манижи. Если бы Нари, стараниями Низрин, оставалась в безопасности и неведении, и наутро проснулась в мире, где Гасан был мертв, дэвы – свободны, а Нари – воссоединилась со своей семьей и любимым мужчиной? Быть может, тогда ей было бы проще поверить в ту ложь, которую они сочиняли бы в свое оправдание? Промолчать и сделать выбор в пользу того, чтобы смотреть вперед, а не на кровь и мертвые тела, подпирающие их новый мир?

      С Дарой произошло то же самое? Нари попробовала вообразить его юношей, преисполненным обожания к Нахидам и преданным служению своему народу, который поверил в то, что шафиты Кви-Цзы представляют собой первостепенную угрозу, и предпочел последовать приказу, хотя тот наверняка показался ему шокирующим. Сколько таких решений привело к тому, что Дара попал в услужение к Маниже и стоял рядом с ней, пока та совершала геноцид?

      Я