Операция «Моджахед». Лев Пучков

Алихана. На снос. Вася – сразу перенос на водилу толстого. На снос. Я бабой займусь. Понятно?

      – Понятно, – мы с Васей синхронно кивнули.

      – Толстый – нужен, – подчеркнул Петрушин. – А то полковник нас на куски порвет. Алихан и баба – так, если получится…

      Женщина показалась в секторе – выпрямилась и села на левое колено.

      – Понеслась, – буркнул Петрушин.

      Наши «ВАЛы» вразнобой плюнули свинцом.

      Коренастый мужик сильно дернул плечами и попятился назад. Мой «объект» – Алихан, тоже дернул плечиком, его отбросило на машину. А Васин «объект», водила коренастого, сразу не умер: рухнул в траву, и, привалившись к борту машины, судорожным движением достал что-то из кармана…

      – Твою мать… – всхлипнул сумевший что-то рассмотреть Вася. – Вспышка с фронта!

      Мы мгновенно ткнулись носами в землю и водрузили руки на голову. Въелось в кровь – так учили.

      Бу-бух-ххх!!!

      Рвануло так, словно авиабомба сдетонировала. Мне больно тюкнуло в левое предплечье, в рукаве стало горячо. Спустя секунду на голову посыпались срезанные осколками ветки.

      – Что там? Что?! – захрипели рации страдающим от неизвестности Ивановым. – Да подайте голос кто-нибудь!

      – По-по-по… – пробормотал Петрушин, вскакивая и бросаясь к месту встречи.

      – Был взрыв, мы все живы, – на бегу сообщил я в рацию. – Подтягивайтесь сюда…

      Сосредоточившись на коренастом, мы упустили его водилу. Вася не попал в голову, и на последнем издыхании этот мерзавец привел в действие пояс, видимо, пульт был у него. Впрочем, сейчас это уже было неважно, кто неправильно стрельнул и на ком неверно сосредоточился…

      Все четверо были мертвы – от троих вообще мало что осталось. Бензобаки, видимо, рванули одновременно – сейчас остовы машин горели жирным пламенем.

      Женщина не умерла, но даже дилетанту было ясно – это ненадолго. А мы не дилетанты. Мы знаем, что с такими ранами люди живут пару десятков минут – при условии, если сразу и обильно вкатить обезболивающее.

      Я достал из нарукавного кармана сразу два шприц-тюбика с промедолом и склонился над окровавленным телом, бьющимся в конвульсиях. Женщина пристально смотрела на меня, шевеля губами, зрачки ее глаз были сильно расширены[1]. Петрушин, направивший было ствол в голову женщины, дико вытаращился и пожал плечами. В глазах своего боевого брата я прочел безразмерное удивление.

      – Источник, – пояснил я, вкалывая промедол в плечо женщины.

      – Ты сдурел, Серый?

      – Больше никого не осталось, – я вколол второй шприц-тюбик. – Минут двадцать будет жить.

      – Ну ты садюга, Серый, – Петрушин покачал головой и убрал ствол. – Я посмотрю, что она тебе скажет…

      Я не садюга. Я офицер-аналитик ГРУ. У меня работа такая. Все «источники» мертвы, остался один и ненадолго. Вернее – одна. Умирающая женщина в пограничном состоянии. Все сдерживающие факторы на нуле, осознание неотвратимости смерти может повлечь

1

Личное наблюдение. Не обязательно, что она была под воздействием наркотиков. Перед смертью зрачки человека, как правило, расширяются. Почему так – понятия не имею. Надо посмотреть, наверняка есть научное объяснение…