Солнце мертвых (сборник). Иван Шмелев

он как-то неприятно, пальцами зашевелил и как из себя стал выкидывать на воздух:

      – Да, да, да… Мы не знаем… Положительно не знаем, что с ним делать! Положительно невозможен! Я не могу понять! Положительно не могу!

      К шкафу стал говорить, а рукой все по воздуху сечет, и голосом все выше и выше. А у меня в ногах дрожанье началось, и в сапогах как песок насыпан. И внутри все захолодало. А он все кричит:

      – Это недопустимо! У нас училище, а не что!.. Вы своего сына знаете?

      – Простите, – говорю, – ваше превосходительство! Он всегда уроки учит…

      А он и сказать не дал:

      – Не про уроки я говорю! Он разнузданный! Он дерзость сказал!

      – Простите, – говорю, – ваше превосходительство! Он не в себе был… У нас расстройство вышло… семейное дело…

      Хотел объяснить им про Кривого, но он и слова не допустил.

      – Это не касается!.. Он дерзость сказал учителю!

      – По глупости, ваше превосходительство… Я, – говорю, – его строго накажу. Дозвольте мне объяснить…

      Но он так разошелся, так закипел, что никакого внимания.

      – Дайте сказать! – кричит. – И это не все! Тут гадости!..

      И вынимает из кармана два письма.

      – Вы знаете… это кто писал мне… донос? Кто это? что это?

      И в руки сует. Так мне сразу Кривой и метнулся в голову.

      – Что это? Вы об этом знали? Что это, я вас спрашиваю?

      Верчу я письма и совсем растерялся.

      Вижу – такой крючковатый почерк, с хвостиками, как раз Кривого писание. Так и мне записку писал про извинение, крючками и усиками.

      – Это, – говорю, – у нас жилец жил, писарь участковый… Он на нас со злобы… Дозвольте сказать…

      А он и слушать ничего не хочет, осерчал совсем.

      – Прошу меня избавить!.. Примите меры!.. Я бы, – говорит, – дал знать в полицию, но не хочу марать училище…

      И так горячился, так горячился.

      – К нам, – говорит, – посторонние с улицы лезут и дрязги несут…

      Очень много в короткое время насказал и про свои заботы. И пальцем все, пальцем, как не в себе. Разгасился весь, дергается… Я слово, он десять… Сказать-то не дозволяет.

      – Ваше превосходительство, – говорю, вижу, что он устал от разговора. – Он заботливый и всегда уроки учит и уважает всех… А вот у нас, извините сказать, Кривой, жилец был, который вчера удавился, так он это со зла написал…

      А он уж отдохнул и слушать не хочет. И опять стал рукой трясти.

      – Довольно, довольно! Не желаю слушать дрязги! Это не касается… Я вам прямо говорю! Если ваш сын в классе не попросит прощения у учителя, мы его уволим из училища!..

      – Ваше превосходительство! Помилуйте! Он все сделает и прощения попросит у всех учителей. Я ему прикажу и устыжу при всех… Я, – говорю, – целый день при деле и даже часть ночи, в ресторане, а он без моего глазу рос…

      А он мне так на это спокойно:

      – Должны соблюдать правила!.. Для нас все одинаковы, кто угодно. У нас и сын нашего швейцара учится, и