На качелях любви. Галия Мавлютова

Но они не в состоянии вынести женскую измену. Им становится больно до слез. Они падают до уровня детской обиды. Мне стало неуютно в Лешкиной душе. И я потихоньку выползла оттуда. Ужасно серая личность этот Соколов. У Зимина внутри полыхают пожары, горят костры, сияют разноцветные факелы. А в этой душе живет едкая обида, она сочится ядом и пускает больные отростки по всему Лешкиному телу. Значит, я была права. Рутина благополучно сожрала бы наши жизни, не оставив следа от двух индивидов. Ненавязчивая пытка непременно превратилась бы в казнь, долгосрочную и нескончаемую.

      – Соколов – ты эгоист! Меня собираются уволить, ведь я прокололась уже дважды. Мне надо срочно бежать с этим злосчастным письмом в приемную, чтобы прекратилась мышиная возня вокруг моего имени. А ты пристаешь ко мне с идиотскими разговорами. Леш, отдай мне это безобразие! – сказала я и вытянула руку, гневно пощелкивая пальцами.

      Лешка поймал мой вздрагивающий мизинец, наклонился и судорожно прижался к нему губами. Очень мило получилось, немного эротично. Гад, он еще и рефлексирует. Даже не знаю, как поступить в такой ситуации. Если выдернуть руку, Лешка обидится. Одним неосторожным движением я нанесу несчастному мужчине еще одну рану. А у него и без этого душа кровоточит. Продолжить сцену? Нет, невозможно вынести происходящее без смеха. Я пошевелила пальцами, но они были прижаты намертво, будто их прихватило клешнями какое-то заморское чудовище. Не выдрать, крепко спаяно.

      – Леш, с тобой все в порядке? – сказала я, наклоняясь к соколовскому лицу.

      Но нет, он не плакал, Лешка смеялся, его плечи судорожно вздрагивали от смеха. Неужели опять вышла ошибка по теме рефлексий и страданий? Не может быть...

      Ведь мой эксперимент давеча прошел успешно. Я же научилась проникать в мужские души. И не могла сейчас ошибиться.

      – Дашка, ты такая глупая, ведь я стырил это письмо у Динки нарочно, – корчился от смеха подлый Соколов.

      – Ты украл его специально, чтобы заманить меня в свою берлогу? – воскликнула я, выдергивая руку из Лешкиных тисков.

      – Д-да, ты бы не пошла ко мне без повода, – заскакал на одной ноге самый последний негодяй города Питера.

      – Скотина, – прошипела я.

      Не обращая внимания на скачущего жениха из категории бывших, я подскочила к столу, выхватила измятый, засаленный конверт из кучи бумаг и гордо выплыла из обители одинокого страдальца. Мне не хотелось нарушать ход эксперимента. Если соколовская душа томится от непонимания, значит, так ей и надо. А сцена с умильным чмоканьем моих пальцев, скаканье на одной ножке от приступов нарочитого смеха – это представление в пользу обездоленных. Это не для меня. Дарья Добрая обладает возвышенной душой, известное дело.

      – Соколов, ты – скотина! – крикнула я на прощание.

      В ответ раздался угрюмый смех. Страдалец отмывал на мне обиду. Только на пятом этаже я немного успокоилась. Никакой беды не случилось. Бывший жених решил поглумиться над гордой невестой. Но мои глубокие мысли