Сполохи детства. Степан Калита

пьясо, – говорю я сегодня, когда очередная цыганка просит меня позолотить ей ручку. Формула действует безотказно. Что возьмешь, с того, кто все пропил?.. Они смотрят недоверчиво – я слишком представителен и импозантен для пропойцы, но все равно отваливают…

* * *

      Во времена моего детства педофилы, кровавые маньяки и прочие упыри существовали где-то на периферии сознания советских граждан. О них было не принято говорить. То ли тема была неприличной. То ли они не существовали в столь массово как явление, поскольку истории о них не тиражировались прессой – и не провоцировали появление новых педофилов, кровавых маньяков и прочих упырей. По причине их отсутствия советские дети зачастую разгуливали по улицам сами по себе – с самого раннего возраста.

      Я даже не запомнил те времена, когда меня не отпускали одного гулять во двор. Кажется, я всегда был свободен в своих передвижениях. Пока мама или, чаще, бабушка не кричала в окно: «Степа-а-а, домой!» Многочисленные мамы и бабушки моих приятелей и соседей поступали точно так же.

      Я дружил тогда с мальчиком Толиком, чей папа частенько распивал под грибком со своими изрядно потрепанными собутыльниками. Мне казалась эта картинка вполне естественной. Толик с глупой физиономией и разбитыми коленками в синих шортиках. Песочница, занятая дядьками, пьющими по кругу из одного стакана. Детишки, гуляющие сами по себе – как кошки.

      В один из свободных летних дней (мне было тогда не больше трех лет) Толик решил познакомить меня с помойкой. Отлично помню этот день, когда мы зарылись в перевернутые мусорные баки и принялись извлекать на свет божий всякие интересные вещи… Там меня и застала мама, возвращаясь с работы…

      Потом она волокла меня за руку через двор и страшно ругалась. А я кричал, пребывая вне себя от возмущения:

      – Ты просто не понимаешь! Там столько всего хорошего!

      К тому времени, как она выволокла меня за воротник из кучи мусора, я успел найти старый надтреснутый абажур, телефонный аппарат, огарок свечи и коробку с ржавыми шурупами. Мне казалось в тот момент, что я внезапно обрел богатство. И я был очень благодарен другу Толику, что он открыл для меня кладезь столь удивительных сокровищ.

      Но потом, по мере того, как меня отмывали, намыливая жестко и местами даже жестоко, я начинал понимать, что копаться в помойке – это все же не мое. Мне не понравился стойкий запах, он никак не хотел отставать от моего тела. Удушливой вонью также пропиталась вся одежда… Поэтому когда на следующий день Толик предложил вернуться «на помойку», я категорически отказался. Мешал не столько страх наказания, сколько природная брезгливость.

      Впоследствии, когда мои приятели, уже школьники, копались на свалках в поисках драгоценных баллончиков из-под репеллента, я стоял в стороне. Баллончики кидались в костер, где с оглушительным грохотом взрывались. Если случалось так, что баллончик полон, то вверх взметались к тому же языки пламени…

      Мой рассказ о том, как я открыл для себя помойку, почему-то очень насмешил мою жену. У нее такое чувство юмора – никогда