Мифогенная любовь каст. Павел Пепперштейн

не было. Видимо, тут имелось что-то подлинное, но оно скрывалось или же было настолько далеким от человеческого и даже околочеловеческого мира, что Дунаеву пришлось на скорую руку выпестовать внутри себя какие-то ощущения и образы, соткавшиеся в столь нелепую «картинку». Лживость этой «картинки» бросалась в глаза, но иначе Дунаев пока не был в состоянии воспринимать Промежуточность. Он старался понимать нечто как тупик, имеющий вид шпалы, положенной на две другие шпалы (как в игре в городки). Нечто иное он старался считать Поручиком. Далекий, скрипучий голос долетал до него, и парторг думал, что это говорит ему Холеный, указывая на шпалу. На ней в некоторых местах были налеплены куски какой-то глины, имелись также странные насечки.

      – Вот, позиции, смотри, – настаивал Холеный. – Глина – немецкие группировки, насечки – советские. Видишь, как много глины вокруг некоторых царапин? Это окружения.

      Девочка в мозгу Дунаева вместо ответа сложила следующее стихотворение:

      Если лапки падают в бездну,

      Если гольфики сползают вниз,

      А в зубах паровозик железный

      Крепко держит слепой машинист,

      То тогда леденец на околыш,

      И снежинка, как звезда, на груди!

      Под Москвою проснется звереныш —

      Ты до срока его не буди.

      Он взметнет своим хвостиком слабость

      В беспощадных, но бренных врагах.

      И гирлянды игрушечных танков,

      Как яблочки, будут торчать на ежах.

      Но смолянка теряет невинность,

      Проливая смолу на постель,

      Тулью шляпы пробили ребята,

      На Курок накидали костей.

      Подожди, еще будут игрушки

      Паучков изумрудных топтать,

      И поселятся в детской подружки,

      Будут шапки стальные вязать.

      – Эк тебя пронесло! – заорал Поручик оглушительным голосом и стал, кривляясь, отбивать земные поклоны перед Дунаевым. – Все объяснил, как по полкам разложил, пузырь ты наш ненаглядный! Проняла тебя Снегурка!

      Дунаевым как будто выстрелили. Он вылетел из земли и, как пуля, понесся в небеса. За ним несся Поручик с сачком для насекомых в руках. Они поднялись так высоко, что дух захватило от холода. Там Поручик наконец нагнал Дунаева и, сложно извернувшись в воздухе, с размаху накрыл его голову сачком. Мелкая белесая сетка прилипла к лицу, и стремительный подъем в небеса прекратился. Они медленно полетели в синем холодном небе. Земля была теперь так далеко, что виден был не только темный ковер леса, но и другие места: линии железных дорог, черные столбы дыма, взорванные мосты. Под ними была война. Они увидели бой и крошечные танки, похожие на спичечные коробки, которые перемещались по полю. Они увидели полуразрушенный город.

      Дунаева охватила скорбь, смешанная с гневом.

      Слева он услышал голос Поручика:

      – Ты, Дунай, прорицать стал, и теперь много ясно. Видишь город? Ты же сказал:

      «Но смолянка теряет невинность,

      Проливая