А зори здесь тихие… В списках не значился (сборник). Борис Васильев

не приходило ей в голову; просто хотелось, чтоб вдруг в полную мощь забилось сердце, чтобы пообещалось что-то туманное, жаркое, помаячило бы – и исчезло. Но никто не скрипел лестницей, и Лиза спустилась. Гость курил у входа, и она сердито сказала, чтобы он не вздумал закурить на сеновале.

      – Я знаю, – сказал он и затоптал окурок. – Спокойной ночи.

      И ушел спать. А Лиза побежала в дом убирать посуду. И пока убирала ее, тщательно, куда медленнее обычного вытирая каждую тарелку, опять со страхом и надеждой ожидала стука в окошко. И опять никто не постучал. Лиза задула лампу и пошла к себе, слушая привычный кашель матери и тяжелый храп выпившего отца. Каждое утро гость исчезал из дома и появлялся поздним вечером голодный и усталый. Лиза кормила его, он ел торопливо, но без жадности, и это нравилось ей. Поев, он сразу же шел на сеновал, а Лиза оставалась, потому что стелить постель больше не требовалось.

      – Что это вы ничего с охоты не приносите? – сказала она, набравшись храбрости.

      – Не везет, – улыбнулся он.

      – Исхудали только, – не глядя, продолжала она. – Разве ж это отдых?

      – Это прекрасный отдых, Лиза, – вздохнул гость. – К сожалению, и он кончился: завтра уезжаю.

      – Завтра?.. – упавшим голосом переспросила Лиза.

      – Да, утром. Так ничего и не подстрелил. Смешно, правда?

      – Смешно, – печально сказала она.

      Больше они не говорили, но как только он ушел, Лиза кое-как прибрала на кухне и юркнула во двор. Долго бродила вокруг сарая, слушала, как вздыхает и покашливает гость, грызла пальцы, а потом тихо отворила дверь и быстро, боясь передумать, полезла на сеновал.

      – Кто? – тихо спросил он.

      – Я, – сказала Лиза. – Может, постель поправить…

      – Не надо, – перебил он. – Иди спать.

      Лиза молчала, сидя где-то совсем рядом с ним в душной темноте сеновала. Он слышал ее изо всех сил сдерживаемое дыхание.

      – Что, скучно?

      – Скучно, – еле слышно сказала она.

      – Глупости не стоит делать даже со скуки.

      Лизе казалось, что он улыбается. Злилась, ненавидела его и себя и – сидела. Она не знала, зачем сидит, как не знала и того, зачем шла сюда. Она почти никогда не плакала, потому что была одинока и привыкла к этому, и теперь ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее пожалели. Чтобы говорили ласковые слова, гладили по голове, утешали и – в этом она себе не признавалась – может быть, даже поцеловали. Но не могла же она сказать, что последний раз ее целовала мама пять лет назад и что этот поцелуй нужен ей сейчас, как залог того прекрасного завтрашнего дня, ради которого она жила на земле.

      – Иди спать, – сказал он. – Я устал, мне рано ехать.

      И – зевнул. Длинно, равнодушно, с завыванием. Лиза, кусая губы, метнулась вниз, больно ударилась коленкой и вылетела во двор, с силой хлопнув дверью.

      Утром она слышала, как отец запрягал казенного Дымка, как гость прощался с матерью, как скрипели ворота. Лежала, прикидываясь спящей, а из-под закрытых век ползли слезы.

      В обед вернулся подвыпивший отец.