У ангела болели зубы (сборник). Алексей Котов

голоском:

      – Саша, как же это?!..

      Ничего, глупышка, ничего… Убить нас хотели, понимаешь?

      И уже вслух:

      – Ты домой иди, а я сейчас… Надо мне…

      Прежде чем встать, поднял Сашка глаза… Глядь, – церковь напротив. Та самая, с недостроенной колокольней. Скрипнуло что-то в мозгах у Сашки, пронеслось, как дуновение ветерка… Только на мгновение, на секундочку, вспомнил он, как недавно дружок, рыжий Толик, об одном человеке говорил: пора, мол, ему, этому типу, мимо денег и прямиком к Богу. Заржали ребята, как жеребцы. А Толик снова пальцем в небо тычет – к Богу! Ха-ха, блин!..

      Сашка тогда тоже смеялся. Только Бог гораздо ближе оказался – в маленькой церквушке, через дорогу, как раз за горящим «Вольво». Жил человек – а вот нет его. Ушел человек – и захохотало ему вслед многоголосое, жуткое эхо: к Богу, братан, к Богу!..

      Сотовый телефон у Сашки бесшумный, с виброзвонком. Ожил телефон. Вытащил его Сашка, но включить не успел, догадался кто звонит… Охотники! Телефонный номер этот только жена знала да рыжий Толик. Завалили они, значит, на пару кабана и теперь интересуются, не пора ли с него паленую шкуру драть. Если молчит Сашка – значит, пора. По расчетам выходило, что у Бога теперь Сашка. А туша его на земле. Что ж добру зря пропадать, спрашивается?.. Для того и валили его на любимой тропке… А туша – не душа, она денег стоит.

      Заскрипел Сашка зубами от внутренней боли, голову руками обхватил… Да разве же есть на свете такая кара, которая этим псам-охотникам все с лихвой вернет?! На куски их порвать – мало будет! Куски кровавые в землю втоптать – и этого мало!..

      Говорят, у кабана глаза так устроены, что он неба видеть не может. На желуди в траве любоваться – сколько угодно, а вот небо только тогда ему в зрачки сверкнет, когда кабана в схватке на спину опрокинут. Ударит его в самое сердце небесно-синий свет больнее любой раны: смотри, туша кабанья, отгуляла ты свое!.. Отликовала ты, груда мяса, и брызнула из тебя мелкими каплями в разные стороны жизнь. Точка!.. Уступи другим сытное место под солнцем.

      И все?!..

      Один предел человеческой ненависти и боли положен – полная пустота. Горит душа, выжигает все и вся вокруг. Тьма и снова бездна!.. Затупилась свинцовая, алая от накала злость, черной окалиной покрылась. Застонал Сашка, кулаки сжал… Нет же, нет!.. Вперед бежать нужно, крушить все, копытами топтать, рвать-рвать-рвать!.. Но сверкнула небесная синь в глаза и уже нет почему-то прежней всепожирающе жадной жажды мести.

      Все в человеке – мясо, а глаза?.. От тьмы куда спрячешься?

      Выгорела душа… Вспыхнула как спичка – и погасла.

      Снова застонал Сашка, словно с тоской назад оглянулся. Где жизнь?.. Куда ушла?.. Почему снова тьма вокруг?.. Себя ребенком вспомнил: маленьким был, любил Сашка бабушке голову на колени класть. Та его по макушке гладит и с улыбкой приговаривает: «Ты мой разбойник маленький… Ты мой котенок глупенький». Хорошо тогда было – тепло, чисто, светло… И мир детский таким же казался. Не было в нем ни ужаса, ни ненависти, ни пустоты, а только огромное и чистое небо над головой. Вечное небо, не переходящее…