Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века. Татьяна Вяземская

и понимай после этого: осуждает валиде смех или нет?

      Так и не разгадав этой загадки, новоиспеченная Хюррем отправилась спать.

      Глава 7

      Почему, ну, почему все тут считают, что она мечтает непременно понравиться султану? Как можно мечтать понравиться человеку, которого еще в глаза не видела?

      Валиде Хафса предупредила – как будто о самом значимом в ее жизни событии.

      Евнух Барыш – первым поздравил, как будто у двери подслушивал. Впрочем, в том, что евнухи узнавали во дворце все самыми первыми, не было ничего удивительного.

      И даже бывшая Бьянка, носившая сейчас имя Гюлесен, сказала:

      – Хочешь, я научу тебя, как более соблазнительно двигать бедрами? Хотя какие у тебя бедра… Зато грудь красивая! Слушай, тебе нужно что-нибудь такое надеть, чтобы грудь как можно соблазнительнее выглядела. Я, кажется, у Арзу видела… Нет, тебе не подойдет, большое будет… Почему только ты такая тощая? Ага, вспомнила…

      Она убежала куда-то и принесла бархатную короткую, до талии, безрукавку с низким вырезом. Безрукавка больше всего походила на жилет алжирских пиратов – по крайней мере, Анастасии из какого-то фильма, а то и из мультика помнилась именно такая картинка: загорелый мореплаватель на носу судна, одетый в широченные шаровары, обмотанный широким алым поясом, а на широкой груди распахнут бархатный короткий жилет…

      Кажется, на самом деле такое полагалось носить поверх рубашки, но Гюлесен, видимо, предполагала, что Хюррем наденет безрукавку на голое тело.

      – Слушай, а тебе-то какая разница, понравлюсь я султану или нет?

      – Честно? Я хочу насолить этой козе драной, Гюльбахар! Понимаешь? Мы ведь с ней попали сюда почти одновременно! И я Сулейману понравилась сперва даже больше! А эта гадюка… Понимаешь, она забеременела, а я – нет. Но я знала, знала, что я тоже смогу! И я ждала! И вот наконец, когда ей пришла пора рожать, меня снова позвали в покои султана! Раз и второй… А потом я поняла, что забеременела, и пошла сама к господину… Так не полагается, но я хотела, чтобы первым эту весть услышал он… А господина там не было, зато была эта… розочка! И она меня избила, избила так, что я потеряла сперва сознание, а потом и свое дитя. А эта… гюрза представила так, будто я больная, и султан больше не захотел меня видеть!

      – Погоди, – опешила Анастасия. – Но ведь лекари знали, что с тобой случилось?

      – Лекари знали, – скривилась Гюлесен. – Но разве султану есть дело до наших хворей? Он поверил тому, что ему напела в уши эта гадюка.

      Анастасия покачала головой. У нее не было слов. Конечно, потеря ребенка – это трагедия, трагедия жуткая, но и Гюльбахар-Махидевран понять можно было: она сражалась за свою любовь… Впрочем, за любовь ли? Или – за власть? При воспоминании о вчерашнем инциденте во второе как-то больше верилось.

      Гюлесен, конечно, спасибо, в основном за то, что правду сказала, а не стала сочинять историю о том, что хочет помочь любимой подруге. Только она, Стаська-Анастасия-Хюррем, вовсе не Гюльбахар и не стремится носить гордое имя Хозяйки