Китайская ваза. Длинная пьеса для чтения. Илья Тель

Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее, как свой кошмар. В его душе будто бы странно сошлись страсть и ненависть, и он хотя и дал наконец, после мучительных колебаний, согласие жениться на „скверной женщине“, но сам поклялся в душе горько отметить ей за это и „доехать“ ее потом, как он будто бы сам выразился».

      И если в начале все эти мысли и настроения Гаврилы Ардалионовича подаются как некий слух, который будто бы дошел до Настасьи Филипповны, как слух, который не опровергается, но и не подтверждается безусловно, то дальше начинается голая констатация.

      Вот прямая ссылка к мыслям подсудимого, цитирую: «С некоторого времени он стал раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и если еще соглашался на время уступать и терпеть, то потому только, что уж им решено было всё это изменить и переделать в самом непродолжительном времени».

      ИВОЛГИН. Простите, господин прокурор, а что, все эти так называемые свидетельства непонятного происхождения мы обязаны принимать за истину? Кто вообще есть этот всезнающий автор всех этих материалов? Человек сам порой не понимает, что у него в душе делается, а тут все расписано до последней запятой. Бред какой-то! Вы что, с небес, от господа бога все эти записки получили?

      АДВОКАТ. Да, господин прокурор. Наше гипертрофированное увлечение материалами дела в присутствии, так сказать, живого человека…

      ПРОКУРОР (перебивая адвоката, продолжает цитировать материалы дела). «…всё в этой квартире теснилось и жалось; Ганя только скрипел про себя зубами; он хотя был и желал быть почтительным к матери, но с первого шагу у них можно было заметить, что это большой деспот в семействе». Что, гражданин Иволгин, не было этого?

      А вот еще. «Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; „нетерпеливый нищий“, по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности…».

      Не мужское поведение в отношении Аглаи Епанчиной. Записка эта… нехорошая: «у него душа грязная», заключает уже девица Епанчина. Вранье Елизавете Прокофьевне относительно сватовства к Настасье Филипповне. Грубость в обращении с матерью. Презрение к отцу. Несдержанность по отношению к сестре. Побои (!), которые