Летопись. Даниил Киселёв

у самого края главной площади города. В центре нее стояла ратуша, высокая, полностью белая, сверху которой находился флаг. Что же насчет моего дома? Он построен из железных листов, без окон – самая настоящая коробка. Внутри было достаточно комфортно для меня: в углу стояла кровать, а рядом располагалась тумбочка. На противоположной стороне комнаты стоял по центру стены стол. Письменный. Около двери была вешалка.

      Войдя в дом, я повесил сумку, снял с себя все обмундирование: противогаз, ремень с ножом и ПМ, биту и положил рядом с тумбочкой. Закрыв дверь на петлю, я сел за стол, подвинул к себе журнал, который лежал на углу стола, открыл его, положил деньги и стал писать отчет за сегодняшний день. Во время того, как я писал его, кто-то постучался в дверь.

      – Кто там? – громко спросил я находящегося за дверью.

      – Толя! Это я, открой, пожалуйста, – ответил мне с той стороны женский нежный голос.

      Эта была Дуня. Дядя Сэм называет ее Дункан, но мне нравится называть ее Дуня. Она была девушкой слегка застенчивой, запуганной. Она была младше меня на год, худенькая, с заделанной косой и красивым личиком. Дядя Сэм мне всегда говорил, что это моя baby, но я терпеть не мог так называть ее. Он постоянно твердил нам про то, как строились отношения у них на Родине, но я слушать не хотел, но Дуня старалась подчиниться американским нормам и пыталась прислушиваться к ним. Мне было противно слышать из уст «Дункан», что дядя Сэм говорит дельные вещи. А какие это вещи? Активная жизнь, в которой приветствуются зверство, пошлость, не думая о том, что когда-нибудь захочется завести маленького человечка и что для этого надо будет вкладывать огромную любовь. В основном все молодые пары прислушивались к его словам, но я был против этого. Терпеть не мог эту «любовь по-американски».

      Открыв дверь, я увидел Дуню, которая стояла в поневе, потрепанной футболке с надписью World War III Veterans Won’t, на шее – платок, а на ногах – кеды. В одной руке была тарелка жареного стейка, на краю которой были вилка и нож, а в другой руке простая кружечка воды с хорошим и ржаным куском хлеба.

      – Я подумала, ты есть, наверное, хочешь, – прервала она минутную тишину своим нежным голосом.

      – А… да! Конечно. Проходи, – сказал я и, отойдя от прохода, дал ей зайти.

      Дуня прошла ко мне в дом, подошла к столу и поставила мой ужин на стол. Я же, закрыв дверь, подлетел к столу, сел и стал с аппетитом есть мясо. Дуня же облокотилась на стол, наклонилась ко мне и стала с улыбкой наблюдать, как я ужинаю.

      – Приятного аппетита.

      – С-спасибо, – ответил я с набитым ртом.

      – Как сегодня…

      Поняв, что хочет узнать Дуня, я перебил ее:

      – Тихо, спокойно. Ни с разбойниками, ни с каннибалами, ни с кем не сталкивался.

      – Толя… может, ты к нам?

      И в этот момент я стал куда серьезней:

      – Дуня! Я же говорил тебе, не пойду я в город работать ни фермером, ни сторожем, ни дворником, никем. Мне моя работа по душе. Если бы не я, то мы бы скопытились уже давно. Я постоянно приношу что-то: книги, предметы сельского хозяйства, электронику и много