Возвращение алтаря Святовита. Алексей Борисов

значит, по совести?

      Ну не хотел Дистергефт отвечать на этот вопрос. Врать не хотел, а правду и сам не знал.

      «Все тогда говорили, – подумал Петер, – что воюют за землю Русскую. Только проиграли в итоге как те, так и другие. Господи, нет для России времён хуже смуты. И сейчас смута начнётся. Дети тех, кто пожалел, что за землю воевал и ничего толком не получил, снова за винтовки возьмутся. Злобу свою на остальных вымещать. А что я? За большевиков пошёл, потому что они новый мир, равенство и братство обещали? Нет. Просто за другом, за компанию пошёл».

      Посему и ответил так, как тот комиссар из восемнадцатого года, вопросом на вопрос.

      – А вы кому служите?

      – Земле Российской! Ей и только ей. Она меня вырастила, выкормила и всему обучила. И сейчас она в опасности. Родина-мать зовёт землю Священную защищать. Пришло время каждому из нас долги отдавать. Согласны?

      «И вправду… верно говорит хозяин дома: Родина-мать зовёт. Только что я один сделаю? Хотя какой-то план у него наверняка есть», – подумал про себя Петер и произнёс:

      – Я вижу, вы что-то задумали? Так знайте, служить Отечеству у Дистергефтов в крови. Видимо, действительно настало время отдавать долги. Можете рассчитывать на меня.

      – Я рад, что вы меня поняли, Петер Клаусович. Вы же германских кровей? Поволжье?

      – Немец! Никогда этого не скрывал. Из Судака, это в Крыму.

      – Приходилось там бывать. Климат просто великолепный. Родители, родственники на полуострове остались?

      Собеседник отрицательно мотнул головой.

      – Перебрались обратно, в Швабию. Вот судьба-то, откуда пришли, туда и вернулись. По окончанию службы, если оставались в живых, Дистергефты заканчивали свой век в Судаке. Вы правильно подметили, великолепный климат. А что ещё нужно человеку, в чьих лёгких больше пороха, чем воздуха? У меня две сестры, младшие. Тринадцатого ноября двадцатого года отец сражался под Симферополем, добровольцем, а потом на яхте добрался до Констанцы. У нашего соседа по улице яхта своя была, он и увёз моих, от греха подальше. Спустя годы я узнал, что иного выхода для них не было. Про тот ужас[3] сейчас не принято вспоминать, но тех, кого он коснулся, не забудут об этом никогда.

      – Переписываетесь?

      – Как сказать, – почесав кончик носа, ответил Петер Клаусович. – По почте боялся, только весточки передавал. Есть у меня в Берлине коллеги, будь они неладны, через них и посылал. Ну и они, соответственно, мне от моих слали.

      Сигарета в руках Петера стала тлеть почти у пальцев, и он стал смотреть по сторонам, куда бы выкинуть окурок. Увидев, как я показываю на старое ведро, он с благодарностью кивнул и ловко зашвырнул остаток сигареты, как гаубичный снаряд, по крутой параболе.

      – Петер Клаусович, оставьте его себе, – сказал я, протягивая портсигар, – нам ещё многое надо успеть перед моим отъездом. Кстати, попрошу вас об одной услуге, обучите девочку пользоваться столовыми приборами.

* * *

      Дел и вправду было невпроворот. Так что, не тратя времени

3

Бела Кун и Розалия Залкинд творили в Крыму настоящие зверства. Только число расстрелянных официально определялось в 56 тыс. человек.