Молчаливые боги. Мастер печали. Джастин Колл

– и вдруг все поняла.

      – Так ты – дочь Кеоса. Прислужница смерти. Значит, слухи о расколе… все это правда.

      – Я не прислужница, – спокойно ответила Кельга. – Смерть – моя тень. Он следует за мной повсюду. И сейчас он здесь, чтобы забрать дитя.

      Мальчик уже не плакал, – видимо, усталость наконец взяла свое и он заснул. Лана бросила взгляд туда, где он лежал.

      – И тебя.

      Кельга нанесла удар с такой силой и быстротой, что Лана едва успела отпрянуть в сторону. Клинок, направленный ей в грудь, вошел глубоко в плечо. Лана извернулась и бросила Кельге в лицо зажатые в кулаке споры.

      Старуха завизжала и отшатнулась, царапая щеки и глаза костлявыми пальцами. Но споры быстро сделали свое дело, и через несколько секунд она затихла. Лана с трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, побрела в центр поляны. Кельга больше не опасна – споры, попавшие ей в горло, мгновенно прорастут, забьют трахею, и старуха задохнется, – так что можно осмотреть рану, благо ночь лунная.

      Рана оказалась глубокой, к тому же нож пропорол мышцы, когда Лана рванулась от лезвия прочь. Если кровь не остановить – до дома не дойти. Зажав зубами одеяло, Лана одной рукой оторвала от него полосу ткани и начала перевязывать рану.

      – Всегда настороже? Похвально, – прохрипела Кельга.

      Лана обернулась. Старуха ползла по залитой лунным светом поляне. Губы знающей были измазаны рвотой, но дышала она свободно. Лана просчиталась: споры попали не в горло, а в глаза, которые стали такими же снежно-белыми, что и волосы старухи. Лана отошла на несколько шагов назад, но поняла, что даже сейчас спятившая карга все равно за ней следит: пусть глаз она и лишилась, но слух ей служил по-прежнему исправно.

      – Ты всех нас предала, Кельга, но теперь ты слепа. И зелье, которым были помазаны твои глаза, чтобы ты могла видеть Шаенбалу, теперь не поможет. Ты никогда не вернешься в деревню.

      Кельга издала смешок, похожий на кудахтанье.

      – Я и не думала возвращаться. – Ее треснувший голос зазвучал громче. – Я всю жизнь ждала это дитя и не собираюсь оставлять его в вашей паршивой деревушке.

      Держа нож перед собой, она подползла ближе.

      Лана начала пятиться, отступая в том направлении, где лежал ребенок. Что бы ни было у Кельги на уме, старуха желала сохранить жизнь сыну Кеоса и не стала отрицать, что и сама она дочь Кеоса. Надо покончить с этим младенцем во что бы то ни стало.

      «Если я его убью, – думала она, – все ее планы пойдут прахом, а я убегу».

      Это был самый верный путь. Лана не хотела драться со старухой – пусть та слепа, но у Ланы сейчас всего одна рука, к тому же неизвестно, на что еще способна эта старая карга.

      Однако Кельга разгадала ее намерение и рванулась вперед, намереваясь ей помешать. Лана оказалась проворнее. Она занесла нож и со всей силы вонзила его… в землю.

      Знающая огляделась, ища глазами сверток, но его нигде не было.

      А в следующее мгновение на нее с пронзительным визгом кинулась Кельга, размахивая изогнутым ножом перед самым ее лицом. Лана отклонилась