Война. Блокада. Победа! «память моя блокадная…». Сборник

делах, беседах с писателями, об их настроениях, о Военно-морском издательстве…

      Говорили и о моей работе: нужна пьеса.

      Беседа была, в общем, хорошая, деловая, но мне кажется, что контр-адмирал Смирнов опять нажимает с темпами:

      – Нельзя ли кончить пьесу к 1 марта?

      – Нет!

      Коснулись моей рукописи «Крепость Кронштадт». Прочтя её, контр-адмирал затребовал из Публичной библиотеки библиографию и материалы о Кронштадте и убедился, что книги по истории Кронштадта не было. Моя работа, таким образом, первый вклад, начало. Я вполне понимаю, что это лишь очерк на пять печатных листов, а книгу надо делать листов на двадцать – двадцать пять. Дать советскому читателю широкий литературный, занимательный обзор истории Кронштадта. Это работа будущего, я хочу её сделать.

      Фашистская пресса и радио полны воплей о смертельной угрозе… Крайние меры: «Правительство не может сейчас щадить народ…» и т. п. Загнанная в угол крыса дерётся с бешенством!..

      Война вступает в критическую фазу – это общее ощущение.

      Лорд Бивербрук считает, что за время зимнего наступления русские взяли у немцев 7000 танков и 4000 самолётов, то есть больше, чем дали американцы и англичане для СССР за двадцать месяцев войны. «Надо усиливать поставки в СССР», – говорит этот лорд. «Самое уязвимое место Германии – на Восточном фронте». (Его замечание не лишено меткости.)

      Фашисты и профашисты: «Если СССР к зиме 1943 года не одержит успеха, он выдохнется…» (Не беспокойтесь!) «Союзники идут на создание Второго фронта, так как боятся большевизации Европы» (!).

      Вечером сидел с С. К. – тихий час… Разговаривали усталые. Но всё время мысли о работе, текущих заданиях, и мы, смеясь, говорили: «Ну, вот и отдых». С. К.

      привезли из Москвы её халатик, два смятых платья. Она отвыкла от «штатских» вещей; смотрит на них, как на воспоминания о доме и мирной жизни. «Всё плохое, трудное забудется. Встретятся люди, будет тяга друг к другу, стремление к жизни, к обществу, к свету, шуму…» В комнате С. К. тихо… Она топит печурку, поджаривает присланные из Москвы кофейные зёрна, рисует… Руки у неё вспухшие, в ссадинах. С тоской, безвозвратно отдаёт свои работы Пубалту: «А на память ничего и не останется…». Жена моя милая… Стойкая и храбрая.

      10 февраля 1943 года

      Вчера и сегодня противник обстреливал Ржевку и другие районы города. В 11–12 утра слышны разрывы и у нас на Петроградской стороне.

      Написал радиоречь о моряках.

      Был в Пубалте. – Неизменный автоматчик в тулупе, проверка пропусков, в вестибюле дежурный, на трапе – часовые…

      В нашей «комнате писателей» оживлённая беседа. Стои́т здоровый, седой Лев Успенский – в своём затрапезном кителе; Тарасенков – в продранном тулупчике; всегда улыбающийся Николай Чуковский; Макогоненко – в ушанке и шинели и начальник отдела внешней агитации и пропаганды. Говорим об обстановке. Писатели, в общем, всеми правдами и неправдами узнаю́т радиоперехваты и другую закрытую информацию. Нам надо знать и понимать события. Обсуждаем последние новости, служебные