Россия. ХХ век начинается…. Андрей Владимирович Гребенюк

мифотворческую кампанию о пресловутом «демократическом ленинизме», который будто бы уничтожил Сталин. Собственно, с этого момента начался процесс дезинтеграции Советского Союза, ибо любая «элегическая история» имеет только разрушительный вектор, не обладая созидательной компонентой.

      Гитлер, словно предвидя такой поворот коммунистической политической мысли, писал: «Почитание народами своих собственных гениев евреи пытаются выставить как нечто недостойное и заклеймить словечком “культ личности [Personenkult]”»[52].

      Тем не менее, хотя все постановления советской эпохи давно утеряли всякую юридическую силу и смысл, проблема репрессий по-прежнему горячо обсуждается в средствах массовой информации в современной России, хотя «из всех утверждений “закрытого доклада”, напрямую “разоблачающих” Сталина или Берию, не оказалось ни одного правдивого. Точнее, все из поддающихся проверке утверждений оказались лживыми… Весь “закрытый доклад” соткан сплошь из фактических подтасовок»[53].

      С тех пор историков принуждали вопреки историческим фактам давать исключительно негативные оценки событиям 30-х годов и начальному периоду Великой Отечественной войны.

      Мой друг и коллега Джон Эриксон, первым из «буржуазных ученых» допущенный работать в закрытых фондах Центрального государственного архива Советской армии Министерства обороны в течение шести месяцев по личному распоряжению «самого Хрущева», рассказывал мне о его «наставлениях, как надо излагать историю Великой Отечественной войны». А в том, как слагать стихи, писать романы, создавать художественные полотна и ваять статуи, как показал опыт, «дорогой Никита Сергеевич» разбирался досконально! Понимая всю несуразность задачи, поставленной первым секретарем ЦК КПСС, Эриксон преодолел навязываемую ему схематичную идеологическую концепцию о том, что Красная армия в начале Великой Отечественной войны понесла невосполнимые потери исключительно по причине репрессий в среде советских военачальников, и написал объективную научную монографию. Более того, он «посмел усомниться» в утверждении Хрущева, что Тухачевский не был причастен к антисоветскому военному заговору, поскольку такого не было, просто потому, что такого не могло быть! Его монография не была переведена на русский язык и оказалась в отделах специального хранения центральных библиотек[54].

      Этот «пробел» в историографии должна была восполнить эмоциональная книга профессора А.М. Некрича.

      Его попытку объяснить поражения начального периода войны не ошибками командования Западного фронта, а сталинскими репрессиями 30-х годов, несмотря на яркий стиль изложения, следует признать неудачной. Образность языка и очевидная идеологическая ориентация во многом компенсировала скудную источниковедческую базу, так как Некрич ограничился архивными фондами дивизий или – в лучшем случае – армий. В то же время он, как общепризнанный специалист по истории Второй мировой войны, решительно опроверг