Великая актриса. Роман о Саре Бернар. К. У. Гортнер

не стала вдаваться в подробности, но ход ее мыслей был очевидным: матушка Софи знала, чем занимаются мои мать и тетя, и, хотя монахини готовили меня к жизни в полную меру своих сил, выбор был невелик. Я могла пересчитать варианты на пальцах одной руки.

      – Я так боюсь. – Голос мой оборвался, я смотрела на преподобную Софи – эту женщину я полюбила так сильно, что считала матерью больше, чем родившую меня на свет. – Что мне делать?

      – Пусть Господь укажет тебе путь. Господь и твое сердце. Ты сама все узнаешь. Quand même, Сара. Никто не заставит тебя вести жизнь, которая тебе не по нраву.

      Проблема была одна: я понятия не имела, чего хочу. Пакуя в чемодан постельное белье и одежду, потрепанную Библию и истертые четки, я обнаружила, что близка к отчаянию. Жюли отправила ландо, чтобы меня привезли в Париж, но ни она сама, ни Розина не приехали составить мне компанию.

      Когда я на прощание обняла Мари, та расплакалась.

      – Мы должны писать друг другу каждый день, – заявила она, но я напомнила подруге, что ей следует написать мне первой и дать свой адрес, ведь она уедет во Фландрию.

      При упоминании об этом Мари нахмурилась. Как и у меня, у нее тоже почти не было выбора. Ее мать вышла замуж за одного из своих поклонников, толстого фламандского торговца, от которого воняло сыром, как описала его Мари. Моей подруге позволили остаться в монастыре еще на шесть месяцев, пока ее мать организует переезд девушки во Фландрию. Так что Мари тоже очень скоро придется покинуть Граншан, в отличие от другой нашей подруги – Софи. Она была моложе нас, и ей оставался еще год учебы. Софи взяла с меня слово навещать ее. Я знала, что не смогу этого делать, но заверила подругу, что непременно приеду, пытаясь при этом улыбаться, хотя на глаза навернулись слезы. Давясь ими, я пошла во двор, где собрались монахини, желавшие попрощаться со мной.

      Они не могли сказать ничего, что облегчило бы мое горе. Я чувствовала себя так, будто меня выгоняют из единственного за всю жизнь настоящего дома. Матушка Софи взяла меня за руку.

      – Помни, ты должна выбрать себе судьбу, какую захочешь, – шепнула она, провожая меня к ландо.

      Преподобная отступила от экипажа. Пейзаж в окне дернулся, и меня повезли по аллее за ворота, мимо затенявших монастырские стены старых дубов, вырывая из этого святого места, в мир, который, я боялась, проглотит меня целиком.

      Старый Цезарь печально завыл.

      Сидя в одиночестве на мягкой скамье с красными бархатными подушками, я уткнула лицо в носовой платок, пахнувший лавандой из монастырского сада, и горько заплакала.

      Париж был все такой же шумный и многолюдный. И так же вонял, особенно в середине августа. Не зря все, кто имел средства, сбегали в это время из города в сельскую местность. Однако скошенные поля Версаля постепенно таяли вдали, впереди вырастали городские бастионы, и моя печаль по поводу расставания с Граншаном незаметно стихала. Восхитительный город, полный возможностей. Наверняка я найду там свой путь.

      Кучер вез меня по