Трещина в могильной плите. Антон Алексеевич Семин

этот старик верил во все, что с ним случилось? Неужели, все это вызвано всего лишь старостью, беспомощностью умирающего сознания? До чего же тогда меня доведет старость, если я продолжу валяться на койке? Может быть, тоже начну выдумывать небылицы про несуществующих братьев?

      Я надеялся, что такого со мной никогда не случится. Во всяком случае – пока я не вспомню самое яркое событие в моей жизни и не изложу его от начала до конца. Иначе у меня больше никогда не будет шанса оставить после себя след, более глубокий, чем вмятина от тела на освободившейся койке.

      Часть первая

      Гнусно. Грязный пакет желтого цвета с убогой надписью мотается по проезжей части. Его то и дело задевают непривлекательного вида машины, все в пыли, выстроившиеся в шесть рядов. Пакет хлопается о дешевые автомобили с остервенением, издавая какое-то хлюпанье. Даже знать не хочу, что за еда находилась в нем до того, как он стал мешком с рвотным содержанием внутри. Вздыхаю с облегчением: нескоро я увижу всю эту гадость снова.

      Семиэтажное здание посольства – единственное, что делает это место не таким убогим, каким оно являлось; оно выделяется посреди остальных замысловатой архитектурой. Больше сказать о нем и нечего.

      Мои часы издают сигнал, оповещающий нас, что до собеседования с консульским офицером остается ровно двадцать минут. Я оглядываюсь на друзей, призывая их к движению взглядом. Они и сами уже догадались, что пора входить внутрь. У входа, как ни странно, нет никакой очереди. Там нас ждет дородный, лысый человечек в какой-то форме. Теребит наши паспорта, забирает себе в будку на минуту – и тут же возвращает, указывая своими пухлыми ручонками, куда нам двигаться. Будто бы мы без этого толстяка не сообразили. Пока проходим на территорию посольства, лысое потное недоразумение подозрительно на нас смотрит. Может быть, потому что мы красиво одеты. Наши костюмы не идут ни в какое сравнение с его мятым мешком.

      Двери пропускают нас внутрь, но и тут нашу свободу преграждает пропускной турникет. В руках мы держим заранее приготовленные листки – наши приглашения на собеседования. Тут люди уже посолиднее того, в будке. Смотрят отрешенно, с какой-то вселенской усталостью. Сомневаюсь, что за ужином с семьей, поздним вечером после работы, они глядят точно также. Крепкий человек, стоящий чуть поодаль, тяжело вздыхает, когда одна из сотрудниц, худая, словно тростинка, подзывает его. Еще бы, работать при входе в здание посольства. Я бы такого точно не вытерпел – весь день пропускать богачей, собирающихся в отпуск или в деловую поездку. У бедняг, видимо, неприятная и в какой-то степени унизительная работа. Интересно узнать, сколько они получают за такой неблагодарный труд.

      Мой листочек берут. Смотрят, сверяют, что-то открывают. Я и вовсе не обращаю внимания на всю эту чепуху. Потом просят мою маленькую изящную сумку, взятую исключительно для похода в посольство. Маленькая, неброская, с двумя отделениями. В ней стражи порядка не находят ничего опасного и с усталой улыбкой возвращают обратно. Прохожу вперед буквально на три метра, замыкая цепочку своих товарищей. Тут просят