Путь на Амальтею. Далекая Радуга. Аркадий и Борис Стругацкие

бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур и мезовещество постепенно – слой за слоем – выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превратится в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.

      – Так, – сказал Быков, вертя в пальцах ленту. – Первый слой выгорел.

      Жилин промолчал.

      – Михаил! – окликнул Быков. – Ты знаешь, что первый слой выгорел?

      – Знаю, Лешенька, – отозвался штурман. – А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька…

      Оверсан, или «прыжок через Солнце», производится редко и только в исключительных случаях – как сейчас, когда на «Джей-станциях» голод. При оверсане между старт-планетой и финиш-планетой находится Солнце – расположение очень невыгодное с точки зрения «прямой космогации». При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести-семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока еще очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш-планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.

      – Да, – сказал Быков. – Оверсан. Вот тебе и оверсан.

      Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.

      – Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша, – сказал он.

      – Одну минутку, Лешенька, – сказал штурман.

      Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.

      – Что тебе, Лешенька? – спросил штурман, глядя в свои записи.

      – Финиш-программу, – сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.

      Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.

      – Сейчас, – сказал он торопливо. – Сейчас.

      У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.

      – Лешенька, – сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу. – Лешенька, вот программа…

      Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.

      – Кхе-кхм… – откашлялся он и пошевелил кожей на лбу. – Так. Опять тэта-алгоритм… – Он сонно уставился