Дума о Севастополе (сборник). Эдуард Асадов

у меня такое ощущенье,

      Как будто бы открылись мне сейчас

      Душа полей и леса настроенье,

      И мысли трав, и ветра дуновенье,

      И даже тайна омутовых глаз…

      И лишь одно с предельной остротой

      Мне кажется почти невероятным:

      Ну как случалось, что с родной землей

      Иные люди разлучась порой,

      Вдруг не рвались в отчаянье обратно?!

      Пусть так бывало в разные века.

      Да и теперь бывает и случается.

      Однако я скажу наверняка

      О том, что настоящая рука

      С родной рукой навеки не прощается!

      И хоть корил ты свет или людей,

      Что не добился денег или власти,

      Но кто и где действительное счастье

      Сумел найти без Родины своей?!

      Все что угодно можно испытать:

      И жить в чести, и в неудачах маяться,

      Однако на Отчизну, как на мать,

      И в смертный час сыны не обижаются!

      Ну вот она – прекраснее прекрас,

      Та, с кем другим нелепо и равняться,

      Земля, что с детства научила нас

      Грустить и петь, бороться и смеяться!

      Уснул шиповник в клевере по пояс,

      Зарницы сноп зажегся и пропал,

      В тумане где-то одинокий поезд,

      Как швейная машинка, простучал…

      А утром дятла работящий стук,

      В нарядном первом инее природа,

      Клин журавлей, нацеленный на юг,

      А выше, грозно обгоняя звук,

      Жар-птица – лайнер в пламени восхода.

      Пень на лугу как круглая печать.

      Из-под листа – цыганский глаз смородины.

      Да, можно все понять иль не понять,

      Все пережить и даже потерять.

      Все в мире, кроме совести и Родины!

1978

      Ночная песня

      Фиолетовый вечер забрался в сад,

      Рассыпая пушинками сновиденья.

      А деревья все шепчутся и не спят,

      А деревья любуются на закат,

      И кивают, и щурятся с наслажденьем.

      «Спать пора», – прошептал, улыбаясь, вечер,

      Он приятелю синим платком махнул,

      И тогда, по-разбойничьи свистнув, ветер

      Подлетел и багровый закат задул.

      Покружил и умчал по дороге прочь.

      Сразу стало темно и пустынно даже.

      Это в черных одеждах шагнула ночь

      И развесила мрак, как густую пряжу.

      И от этой сгустившейся темноты,

      Что застыла недвижно, как в карауле,

      Все деревья, все травы и все цветы

      Тихо-тихо ресницы свои сомкнули.

      А чтоб спать им светло и спокойно было

      И никто не нарушил бы тишину,

      Ночь бесшумно созвездья вверху включила

      И большую оранжевую луну.

      Всюду блики: по саду и у крылечка,

      Будто кто-то швырнул миллион монет.

      За оврагом притихшая сонно речка,

      Словно мокрый асфальт, отражает свет.

      У рябины во мраке дрожат рубины

      Темно-красным огнем. А внизу под ней

      Сруб колодца, как горло бутыли винной,

      Что