Театральная сказка. Игорь Малышев

невероятно запутало план здания. Тут есть бывшие лабазы, конюшни и даже тюрьма, тоже бывшая, конечно. Есть подвалы – совершенно великолепные, выходы на крышу…

      – А это наша часовая… – Альберт ввёл его в небольшую, но очень высокую комнату. – Здесь ты и будешь жить.

      Вид комнаты был настолько необычен, что заслуживает отдельного описания.

      Три из четырёх стен до самого потолка, а он находился метрах в семи над полом, были заняты книжными полками. В одной из стен, правой, если смотреть от входа, почти под самым потолком виднелось обрамлённое книжными полками широкое окно, сквозь которое проникало достаточно света, чтобы можно было не зажигать электричества. Справа, возле самого входа, стояло пианино с истёртыми углами и потрескавшимся лаком.

      – Зато звук у него почти идеальный, – с гордостью произнёс Альберт. – Вот, послушай.

      Он открыл крышку, легко пробежался по клавишам.

      – Мм, каково? Как раз вчера настройщик приходил. Долго восторгался. Прекрасная работа, – добавил он, и Мыш не понял, относится это к настройщику или же к инструменту.

      Сразу за пианино стоял на мощных львиных лапах столик-бюро, со множеством выдвижных ящичков и надстроечек.

      – Знающие люди говорят, век семнадцатый-восемнадцатый.

      За столиком возвышалась доходящая чуть не до самого окна античная мраморная статуя. Голову бога (а это, судя по всему, был бог) украшал венок из виноградных листьев, плечи укрывала шкура с когтистыми лапами, в руках он держал чашу и тучную гроздь винограда.

      – Вот, Мыш, смотри. Это Дионис, наш покровитель. Бог театра, а также… – он сделал многозначительную паузу и продолжил: – Вина и безумия. Да…

      Мальчик вгляделся в красивое тонкое лицо статуи. Казалось, по нему пробегают искры, точно по снегу в солнечный день.

      Стену против входа занавешивала ткань, падающая с потолка на пол тяжёлыми плавными волнами.

      – Знаешь, что это? – спросил Альберт.

      – Гардина?

      Режиссёр засмеялся.

      – Ха-ха, гардина. Ну, в каком-то смысле, да. Многослойная ткань, шёлк, шерсть… Но дело не в ткани. Перед тобой первый занавес МХАТа. Самый первый. Его заказал в ткацких мастерских Ключникова сам Немирович-Данченко! Настоящее сокровище. Прикоснись к истории театра.

      Мальчик тронул ткань.

      Позади них раздался мелодичный металлический перезвон. Это случилось так неожиданно, что Мыш вздрогнул.

      – Часы, – пояснил режиссёр, будто в этом имелась какая-то нужда.

      Часы были напольные, огромные, ростом с два Мыша и полтора Альберта, с качающимся грузно, словно с волны на волну, латунным маятником.

      Тёмное дерево сливалось с застоявшейся в углу тенью, оставляя видимыми только циферблат и маятник.

      – Из-за них эту комнату называют «часовой», – сказал режиссёр.

      – А где я буду спать? – спросил мальчик.

      – Ах да, точно. Чуть было не забыл, – спохватился Альберт.

      Он подошёл к занавесу и приподнял его, приглашая мальчика.

      С