Черный камень. Владимир Дружинин

куме, – ты иди, а мы тут поязычим.

      – Ладно, – сказала молодуха.

      Когда за ней закрылась дверь, кум бросил на меня острый взгляд исподлобья и спросил:

      – Давно тут?

      – Вчера.

      – Чей сам-то?

      Я назвал район и колхоз, значащиеся в моих бумагах. Кум прищурил глаза:

      – А хлеб режешь по-городскому.

      – Как так?

      – А так. Тонко режешь – лепестками. И лук ты чудно кушаешь, без соли.

      – Так нравится.

      Что он, следит, как я ем? Мне стало вдруг неловко в присутствии этого чересчур дотошного кума. Неловкость усилилась, когда он, помолчав, сказал:

      – Газету бы дал почитать.

      – Можно.

      – Ты кушай, кушай. В читальню там ход? Я пойду почитаю.

      – Сейчас, вишь, закрыто, – сказал я. – Пойди к заведующему. Он разрешит, так иди.

      С этими словами я докончил суп. Теперь можно встать и проводить бородатого к Полякову или в читальню, если ему так хочется. Странный субъект – надо понаблюдать.

      – Что у вас – золото спрятано в читальне, что ли? Человеку и войти нельзя.

      – Ну, иди, иди.

      Я встал и показал ему дорогу. Но он улыбнулся в бороду и проворно, легкими шагами вбежал по лестнице наверх, в мезонин. Окончательно встревоженный, я бросился следом, но он в мгновение ока ворвался в комнату и там раздался… взрыв хохота.

      К моему появлению в комнате зеленый офицерский китель кума висел на стуле, борода кума исчезла… словом, передо мной стоял Лухманов собственной персоной. Это было до того неожиданно, что я лишился дара речи. Лухманов знаком успокоил хохотавшего Полякова и предложил нам сесть, сперва открыв дверь на чердак. И первые слова прозвучали музыкой:

      – Делаете успехи, Заботкин.

      – Какие там успехи, товарищ капитан, – ответил я, польщенный. – Очень плохо.

      – Нет, для начала неплохо. Надо свободнее держать себя, поменьше подозрительности. Вам, Заботкин, больше всего подошла бы маска беспечного, добродушного увальня. Прошу прощения… Вчера в саду вы уж очень нескромно проявляли свое любопытство. Я видел, Заботкин. Я был шагах в десяти. Номер с тюфяком, пожалуй, лишний, можно было тоньше. А то, что вы не кинулись на Карен, когда она вошла, за это хвалю.

      – Вы и это знаете?

      – Кума моя, – он хитро подмигнул, – горевала, что топора в хозяйстве нет, а сосед еще спит. Я и посоветовал: пусть Карен сходит, возьмет топор. Он у самой двери вчера лежал. Небось сосед не заругает.

      – Товарищ капитан, – сказал я. – Топор сперва лежал у косяка, а потом я им лучину колол, и он у печки был…

      – Она охотно пошла? – спросил Поляков.

      – В том-то и дело, что охотно, лейтенант, – сказал Лухманов. – Это заинтересовало меня. Вдруг, думаю, удастся моя провокация, завладеем чертежами? Даже обрадовался, честное слово. Проследил за ней, видел, как она на газеты ноль внимания и нагнулась у печки. Значит, она нагнулась, чтобы взять топор.

      – Точно, товарищ капитан, – сказал я. – У печки стул стоял,