Черный камень. Владимир Дружинин

положение нелегкое.

      Если бы она рылась в газетах и обнаружила бы хоть какой-нибудь интерес к ним, я, конечно, задержал бы ее. Пистолет был наготове под подушкой. Я успел бы ее задержать, она бы не улизнула, ручаюсь. Но она не обнаружила никакого интереса, и это меня сбило с толку. Она унесла топор, и это сбило меня с толку еще больше. Допустим, я задержу ее, что дальше? Какие у меня улики? Она взяла топор, – это, быть может, обыкновенная мелкая кража. Нет, надо следить за ней. Мне пришло в голову в этот же миг, что с помощью топора она собирается открыть какое-нибудь неизвестное нам хранилище в сенях или на улице. Но она прошла сени, сошла с крыльца, и, когда я, босой, без пиджака, выскочил на крыльцо, она повернулась ко мне как ни в чем не бывало, кивнула, засмеялась и произнесла несколько эстонских слов. Затем она взмахнула топором и скрылась в соседнем доме, в доме нашей читательницы – порховской молодухи.

      Теряясь в догадках и сомнениях, я поднялся в мезонин и разбудил Полякова.

      – Это интересно, – сказал он.

      – Может быть, товарищ лейтенант, следовало задержать? Это и сейчас можно.

      Он покачал головой:

      – Нет… Какой смысл? Главная задача – достать чертежи, правда ведь? А кто там?.. Это она там колет дрова?

      Я тоже услышал удары топора и выглянул. Возле соседнего дома, на самом виду, моя утренняя гостья загоняла клин в толстое, суковатое сосновое полено. Мы оба молча наблюдали. Я вспомнил первую свою встречу с ней – у калитки лухмановского огорода, где я проходил сельскохозяйственную практику с Петренко. Тогда мне показалось, что она со страхом посмотрела на меня. Не узнала ли она меня теперь? Но Поляков рассеял мои опасения, сказав, что уж если Лухманов возьмется переделывать внешность человека – можно быть спокойным. Родная мать не узнает.

      – Мастер, – сказал я.

      – Именно мастер, – проговорил лейтенант. – Вы знаете, он ведь художник по образованию.

      – Серьезно?

      – Да. У него картины были на выставке в Ленинграде. Акварель.

      – Хорошие?

      – Хорошие, – убежденно подтвердил Поляков.

      Между тем черноглазая кончила работу и крикнула что-то, обернувшись к дому. Показалась знакомая нам порховская молодуха, и обе женщины начали таскать дрова, перебрасываясь эстонскими фразами, причем ясно было, что черноглазая свободно владеет языком, а молодуха говорит не очень гладко, запинается, подбирает слова. Потом молодуха подошла к границе моего сада, точно ища кого-то. Верно, меня, а я околачиваюсь дома до семи часов. Хорош хозяин! Я поспешил в сад. Молодуха, завидев меня, сказала:

      – Сосед!

      – Чего?

      – Топор тебе нужен сейчас?

      – А что?

      – Ужо мы еще поколем, а в обед принесем – либо я, либо она. Ладно будет?

      – Ладно, – сказал я.

      Хотя меня так и подмывало расспросить про девушку, но я решил играть роль без срывов и не проявлять особенно заметного любопытства. Завести разговор удобнее потом, после работы.

      Поляков