Золото Дункеля. Рафаэль Тимошев

он, дуя на кружку.

      Пыреев присел рядом.

      – Так вот и стал. – Он подбросил в костер хвороста. – Как ты ушел на фронт в пятнадцатом годе, так вскорости и меня на германскую забрали. Там земляка нашего и встретил – дядьку Воротилу. Помнишь такого?

      – Как же, помню бунтаря.

      – Погиб недавно. Здесь, в городе…

      – Жаль… не знал. – Круглов опустил кружку.

      – Полтора года назад, в начале восемнадцатого, послали его по партейной линии сюда, в Чека. Здесь и убили бандиты. Хоронили его вот они. – Василий показал глазами на бойцов. – А я, значит, в конце восемнадцатого домой подался. Пока доехал – мобилизацию объявили, Колчака бить. И вдруг – Петр Петрович! Во второй раз, получается, встретил его. Он и забрал к себе. Рекомендовал, выходит, перед самой своей погибели…

      Они помолчали. Круглов закурил.

      – Дома-то был? – спросил он, затягиваясь.

      – Был разок, удалось.

      – Я вот ни разу. Уж четыре года будет. Как там мои?

      – Не знаю. Полгода прошло. А тогда тяжело жилось матери твоей. Думаю, и сейчас не слаще. Как твой средний брат Иван в тайге сгинул, сдала Марфа Петровна. Не узнаешь ее… Ты хоть про Ивана-то знал?

      – Знал, – глухо ответил Круглов и едва слышно, словно самого себя, спросил: – На что живут?

      – На что? Колька теперь за кормильца – младшой ваш. Пристроился к Чалому, по дому его батрачит – так и живут…

      – К Чалому! – вырвалось из груди Григория. – К бандиту этому!

      – А чего удивляешься? – пожал плечами Пыреев. – Голод не тетка! Все на него работают. Он по пушнине у нас один хозяин, сам знаешь. В такое время попасть к нему на хозяйство – считай, повезло…

      Василий тоскливо взглянул на Круглова:

      – Мой-то брательник единоутробный – Евдоким, говорят, тоже у него в холуях теперь. Чуть ли не пятки Чалому лижет… Хочу вот повстречать, спросить по-братски, в глаза посмотреть…

      Пыреев смолк. Молча, не мигая, глядел на костер и Григорий. Молчали и окружавшие их бойцы, видимо, также от нахлынувших воспоминаний…

      Василий качнулся:

      – А ты как же, Григорий Михайлович? Сказывают – командир эскадрона?

      – Командир, матросы-папиросы, – согласился Круглов.

      – В пехотной дивизии?

      – В пехотной. Воевал – сам знаешь: где прореха – там завсегда мы, дивизионная кавалерия… Где жарко, одним словом…

      – Это понятно… – протянул Пыреев и оглядел прислушивающихся к разговору чекистов. – Ты лучше вот что скажи: одолеем мы Колчака али нет?

      Стало совсем тихо. Слышно было лишь потрескивание костра. Круглов огляделся и только сейчас заметил, что со всех сторон на него глядят лица затаивших дыхание бойцов. Он прокашлялся и сказал громко, чтобы слышно было всем:

      – Одолеем черта, не сомневайтесь! Бьем эту сволочь – одни портки сверкают, матросы-папиросы! Через месяц-другой – сотрем адмирала в порошок, вот мой сказ!

      У костра одобрительно зашумели:

      – Так его в дышло!

      Круглов подождал.

      – Здесь,