Шок новизны. Роберт Хьюз

гитары вырос – через Татлина – русский конструктивизм, на Западе возникла скульптура из сваренного металла – к этой традиции принадлежат Дэвид Смит и Энтони Каро.

      Тем временем картины Брака и Пикассо стремительно приближались к абстракции или, точнее, к той точке, после которой остается ровно столько знаков реального мира, чтобы поддерживать напряжение между реальностью вне картины и сложными размышлениями над визуальным языком внутри ее. В ходе этого процесса их стили сблизились настолько, что неискушенный зритель едва ли сможет их различить. (При внимательном изучении разница есть: у Брака легкая, почти импрессионистская кисть и мягкие тени, у Пикассо – более жесткая, плотная и рваная фактура.) К 1911 году они писали как сиамские близнецы: достаточно сравнить «Португальца» Брака и «Ma Jolie» («Моя красавица») Пикассо. Невозможно понять, кто там изображен. Материальной, чувственно постигаемой реальности на этих работах нет. Это метафоры относительности и связанности; мир в них представлен как сеть мимолетных событий, переплетение нюансов. Фрагменты надписей («BAL», «MA JOLIE», счет из бара на «10.40», музыкальный ключ) и отсылки к реальным вещам (струны и резонаторное отверстие гитары у Брака) на короткое время материализуются в этом потоке – как спина карпа, что, бывает, мелькнет на поверхности пруда и тут же исчезнет в глубине. На этом этапе кубизм чем-то похож на тот молекулярный взгляд на мир, величайшими образцами которого стали «Воскресный день на острове Гранд-Жатт» Сёра и «Водяные лилии» Моне. Однако Моне главным образом интересовали эффекты освещения, Пикассо и Брака – нисколько. В их работах 1911 года мало воздуха, а постоянно дрожащие мазки на фоне рваной геометрической структуры предстают не светом, а качеством материи – плазмой цвета гитарной деки, цинковой столешницы и пальцев курильщика, из которых состоит кубистический мир.

      Жорж Брак. Португалец. 1911. Холст, масло. 116,8×81,3 см. Художественный музей, Базель

      Ни один художник прежде не писал столь трудно постижимых картин. В качестве описания неподвижной формы они совершенно бесполезны, зато как отображение множественности значений, процесса превосходны и неисчерпаемы: мир представлен как постоянно изменяющиеся отношения между вещами и самим зрителем. Брак и Пикассо не были математиками, в «геометрии» их работ 1911 года нет ничего евклидовского; если их ломаные линии и несимметричные углы вообще можно считать геометрией, то это геометрия недомолвок, незавершенностей и фрустрации. Философами они были еще в меньшей степени, однако, рассматривая такие работы, как «Сода» Брака, нельзя не почувствовать, что они принадлежат той же волне модернистской мысли, к которой относятся Эйнштейн и философ Альфред Норт Уайтхед. «Понятие „независимое существование“, – пишет Уайтхед, – это и есть то недоразумение, которое преследовало философскую литературу на протяжении столетий. На самом деле нет такого вида существования, ибо каждая сущность может быть понята лишь при указании на ее переплетение