Крылья в багаже. Марина Васильевна Ледовская

его убеждениям, был талант, настоящий. Конечно, многое отражено схематично, трудился самый простой карандаш, но линии такие уверенные, штрихи точные, сама суть схвачена. Вот «коко-де-мер», рядом две пальмы, ветер щекочет им листья, рядом плоды. Вот закат, океан, солнце выглядывает из-за перистых облаков. Как, наверное, здорово это будет в красках! А вот лицо старика…

      – Кто это? – Надя от напряжения памяти сдвинула брови. Лицо человека было ей знакомым: темные миндалевидные глаза.

      – Кантилал Дживан Шах, – пояснил Николай, – тот самый индийский мудрец, хиромант, владелец универсама.

      – Я его видела, – сказала Надежда.

      – Нет, ты не могла его видеть. Кантилала нет в живых, – покачал головой Фертовский.

      – Он мне приснился, – Надя от волнения даже спрыгнула с коленей мужа, – перед тем, как я нашла тебя здесь, на балконе, я видела сон. Там был этот человек, – она прошла в комнату, все еще держала в руках портрет, включила свет. – Абсолютно точно! Я видела его во сне. Он даже со мной разговаривал.

      – Неужели? – Николаю не верилось. Он прошел в комнату вслед за ней. Надя задумалась.

      – Разбитый кувшин, перо судьбы, птица… – Да, птица! Мудрец сказал, что птица – это мое сердце. И что я должна быть осторожна, иначе женщина с именем… Каким? Не помню! Ах, он сказал, что птица может погибнуть из-за этой женщины. Ничего не понимаю, – Надя села на кровать, Николай – рядом.

      – Не переживай, это всего лишь сон. Мой рассказ о Кантилале произвел на тебя сильное впечатление, – он обнял ее, – обещаю, что я всегда буду рядом и не дам ни одному тревожному сну тебя беспокоить.

      Надя доверчиво прижалась к мужу. Он нежно поцеловал ее.

      – Как хорошо, что мы с тобой тогда встретились в театре, – вспомнила она.

      – В Ленкоме?

      – Да, именно там я увидела тебя совсем другим.

      – Ты так думаешь? – усмехнулся он. – Но я ведь не изменился с того момента, как ты… – он запнулся.

      – Отказала тебе?

      – Ты дала мне ясно понять, что не испытываешь и малой доли того, чего я желал бы. Моя самоуверенность сыграла со мной злую шутку.

      – Ты действительно был огорчен? Неужели я так тебе нравилась?

      – Неразумно было бы отрицать очевидное.

      – Честно говоря, там, в Беляниново, мне это не казалось очевидным. И твое признание, ну, если не явилось полной неожиданностью, то удивило меня. Хотя предположения и домыслы Виктории сводились к тому, что ты неравнодушен ко мне, однако я в это мало верила. Нет, совсем не верила. Я была убеждена, что фактов «против» гораздо больше. Пока ты не признался, выложив все начистоту. Ух, как я тогда разозлилась! – Надя хитро прищурилась, теперь вспоминать те времена было приятно, они оба находили в этом удовольствие – каждый свое. Надежду грела мысль, что уже тогда такой, как Фертовский, влюбился в нее, искренне переживал, даже боролся со своим чувством, а она не замечала. Николай же, несмотря на ее отказ и выказанное презрение, с особой нежностью вспоминал те моменты, когда Андреева оказывалась рядом,