Помутнение. Джонатан Литэм

и ему выпала идеальная комбинация. Немец теперь делал праймы один за другим.

      – Прошу прощения, – не понял Бруно.

      Его бросок принес очередной катастрофический результат. Удача ему изменила, стоило лишь дотронуться до костей, как становилось ясно, что под его пальцами разверзлась бездна невезения. Как правило, только в одиночных партиях в триктрак могла происходить подобная резкая перемена, когда полоса везения вдруг сменялась полосой неудач. Вот и теперь вечер, столь триумфально начавшийся, неотвратимо катился к тотальному разгрому.

      – Цитата. Я слышал, как русалки пели песнь одну за другой. Томас Стернз Элиот.

      Теперь немец сам протянул ему удваивающий кубик.

      – …Пели песнь друг дружке[13], – поправил Бруно, когда знакомая строка вдруг вынырнула из трясины памяти.

      Он отмахнулся от кубика – с него довольно. Еще пять тысяч на ветер. Но они забыли о сыгранной партии ради того, чтобы сыграть по новой. Бруно полез во внутренний карман смокинга, нащупал там таблетку парацетамола и незаметно сунул ее себе в рот. Чтобы запить таблетку, он глотнул скотча, но онемевший язык ничего не почувствовал.

      – Еще партию?

      Женщина в маске повернулась к Бруно. Она провела пальцем по застегнутой молнии, тронув себя за незримые ноздри. Еще тайный знак? Или ей просто захотелось чихнуть? И как бы это у нее получилось с тугой маской на лице? И вместо необычайной красоты или ужасающего уродства, скрытого под кожаной личиной, Бруно теперь представил себе ее глаза, набрякшие и слезящиеся, воспаленные носовые пазухи, из которых слизь сочилась в глотку, подавленный приступ кашля. Такова жизнь профессиональной полуголой служанки в маске, обычный рабочий день.

      Но нет. Дело было не в ее носе, а в его собственном. Он ощутил холодную струйку на верхней губе, и тут Кёлер заговорил:

      – Ваш нос, Александер. Из него идет кровь.

      – Не страшно. – И Бруно попытался кончиками пальцев стереть алую струйку. Но куда? И в следующее мгновение поймал себя на том, что глядит на Кёлера и на женщину в маске откуда-то снизу, с ковра на полу. Он приподнялся на локтях – но куда же делся стул? Его нет. Он не заметил, что между моментом, когда он сидел на стуле, и моментом, когда он оказался на ковре, прошло какое-то время. А когда его обессиленные локти перестали подпирать тело и подогнулись, он обнаружил, что у него под головой лежит большая подушка. Над ним стоял Кёлер со смартфоном в руке. Фонограф милостиво затих. Но зато Кёлер и женщина громко говорили по-немецки. Судя по интонациям, они спорили – или любая беседа немцев всегда кажется препирательством?

      – Ich kenne ihn. Ich kann ihm helfen.

      – Halt dich zurück, Schlampe. Bitte!

      – Lass mich ihm doch…

      – Ich lass ihn in die Charité einweisen. Da wird man sich um ihn kümmern.

      – Ich fahre mit ihm…

      – Das wirst du nicht tun! Ich werde mich nicht noch einmal wiederholen[14].

      Кровь на кончиках пальцев Бруно запеклась тонкой корочкой. Когда он тронул нос снова, пальцы окрасили кожу кроваво-алым цветом. Кровь запачкала его белую рубашку и, наверное, черный смокинг, хотя он был распахнут и, скорее всего, не пострадал.

13

Т. С. Элиот. Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока. Перевод Н. Берберовой.

14

«Я его знаю. Я могу ему помочь». – «Назад, паскуда! Уж будь любезна!» – «Так позволь мне ему…» – «Я его отправлю в „Шаритэ“. Там о нем позаботятся». – «Я поеду с ним…» – «Даже не думай! Я больше не стану повторять!» (нем.)