Время для звезд. Роберт Хайнлайн

если бы мы знали хоть одну расу! Разве что собак… Возможно, собаки могли бы вступиться.

      Я вступаюсь за них!

      Чибис резко вздернула голову.

      – Мамми!

      Та вдруг оказалась перед нами. Чибис попыталась подбежать к ней и ударилась о невидимый барьер. Я схватил ее:

      – Полегче, солнышко. Ее там нет – это что-то вроде телевидения.

      – Собратья-наставники! За вами сила многих умов и знаний…

      Странно было наблюдать, как она поет, и слышать английскую речь; даже в переводе сохранялась ее певучесть.

      – …но я знаю их. Это правда, что они необузданны – особенно младшая, – но это необузданность возраста. Можем ли мы ожидать зрелой сдержанности от расы, представители которой обречены умирать в раннем детстве? А разве сами мы обходимся без насилия? Разве не мы сегодня убили миллиарды существ? Сможет ли хоть одна раса выжить без воли к борьбе? Верно, что эти существа подчас агрессивнее, чем требует необходимость или мудрость. Но, собратья-наставники, они еще так молоды! Дайте им время повзрослеть.

      – Повзрослеть – это именно то, чего мы боимся. Ваша раса чересчур сентиментальна; это обесценивает ваше суждение.

      – Неверно! Мы сострадательны, но не глупы. Я лично принимала непосредственное участие в вынесении многих, многих отрицательных решений. Вы знаете об этом; это есть в ваших архивах – я же предпочитаю об этом не помнить. Но и опять я буду принимать такие решения. Если ветвь неизлечимо больна, ее следует удалить. Мы не сентиментальны; мы наилучшие из наблюдателей, которых вы когда-либо находили, потому что делаем дело без гнева. Мы беспощадны ко злу. Однако мы любовно снисходим к ошибкам ребенка.

      – Вы закончили?

      – Я утверждаю, что эту ветвь не следует удалять! Я закончила.

      Фигура Мамми исчезла. Голос продолжал:

      – Выступит ли в их пользу еще какая-либо раса?

      – Выступлю я.

      Там, где только что стояла Мамми, оказалась огромная зеленая обезьяна. Она уставилась на нас, потрясла головой, потом неожиданно перекувырнулась и принялась смотреть на нас меж собственных ног.

      – Я не являюсь их другом, но я сторонник справедливости. Этим я отличаюсь от моих коллег, участвующих в собрании. – Она быстро перевернулась несколько раз. – Как сказала наша сестра, раса эта молода. Дети моей собственной благородной расы кусают и царапают друг друга – иногда до смерти. Даже я вел себя так в свое время.

      Обезьяна подпрыгнула, приземлилась на руки и выдала кульбит.

      – И разве кто-то здесь возьмется отрицать, что я цивилизован?

      Он остановился, поскребся и внимательно осмотрел нас.

      – Это звероподобные дикари, я не понимаю, как можно питать к ним симпатию, но я говорю: дайте им шанс!

      Изображение обезьяны пропало.

      Голос сказал:

      – Можете ли вы что-либо добавить, прежде чем решение будет принято?

      Я начал говорить: «Нет, кончайте эту волынку…» – но Чибис схватила меня за ухо и зашептала. Я послушал, кивнул и продолжил:

      – Господин председатель собрания, если мы будем осуждены, не могли