Роковой оберег Марины Цветаевой. Мария Спасская

мужчина всей ее жизни. Теперь на литературных вечерах подруги сидели в обнимку и, шокируя добропорядочную публику лесбийскими выходками, курили одну папиросу на двоих. Марина смотрела на мир холодно и уверенно: пока брегет с ней – все будет так, как ей хочется, желания будут исполняться. А пока Марине хотелось одного – чтобы им с Соней никто не мешал. Сергей же постоянно путался под ногами, лез в ее дела и вообще всячески выражал свое неодобрение новому увлечению супруги. И даже говорил, что будь Парнок мужчиной, он вызвал бы его на дуэль. Между тем над Россией сгущались тучи, началась Гражданская война, и когда студент первого курса Московского университета Сергей Эфрон, доведенный до отчаяния очередной изменой жены, поступил братом милосердия в военно санитарный поезд в надежде оправдать ожидания М. и стать ее Белым Рыцарем, Цветаева облегченно вздохнула. Брегет продолжал исполнять ее тайные желания!

* * *

      Но как домработница ни старалась, все таки не успела закончить с полами к возвращению хозяев. Она еще возилась в коридоре, когда распахнулась дверь и на пороге появилась Вероника. За ней вошла возбужденная Марьяна. Мать размахивала руками и, звеня браслетами и повышая голос, говорила, явно продолжая начатый ранее разговор:

      – И не подумаю! Почему я должна молчать про Юрика? Франсуа отлично устроился! Женился, разъезжает по миру с выставками и знать не знает, что у него растет сын!

      – Марьяша, умоляю, не вмешивай меня во все это! Я не стану лезть в ваши дела, – отмахнулась подруга. – Ты всегда делаешь так, как считаешь нужным.

      Не вникая в суть перепалки, я пробормотала: «Вот и отлично, я успеваю в бассейн», сунула Юрика маме и устремилась в прихожую – одеваться.

      – Куда? – прозвучал мне в след грозный материнский окрик. – Уложишь брата спать, – тогда пойдешь.

      – Марьян! – развернулась я на каблуках. – Я давно уже немаленькая! Могут у меня быть свои дела?

      – Какие у тебя дела? – возмутилась мать, пихая мне обратно малыша. – Я поэт, состоялась как личность, а ты – неизвестно, будешь кем нибудь или нет! Твоя святая обязанность – помогать матери растить ее младшего сына!

      – Пусть Василий помогает! – пытаясь вернуть ей Юрика, парировала я. – Это ведь и его святая обязанность, не так ли?

      Мать посмотрела на меня белыми от злости глазами и прокричала:

      – Василию мой сын никто, потому что Андрей – не отец ему, а тебе мой сын – брат!

      Я дернулась и испуганно уставилась на мать, пытаясь понять, что происходит. Что она говорит? Марьяна пьяна? Или рассудок окончательно покинул ее? Напуганный перебранкой, Юрик сунул пальцы в рот и заревел. Повернувшись, чтобы отнести малыша в детскую, я неожиданно встретилась глазами с Василием, застывшим на втором этаже у верхней ступеньки лестницы. Он собирался куда то уходить и стоял, причесанный и побритый, в белом свитере и отлично сидящих на его приземистой фигуре джинсах, и запах парфюма, исходивший от него, распространялся