Колдунья-индиго. Алексей Яковлев

зимнего сада, заранее известили Юлию о новой трагедии. И правда, выйдя из дверей Юлия увидела Оксану, плачущую и порицающую сквозь слезы Дэна за зверскую жестокость. Одновременно горничная доставала из ведра тела утопленных Дэном котят и раскладывала маленькие трупики в ряд на мраморной ступеньке. В нескольких шагах от нее стоял Дэн и, мерзко ухмыляясь, любовался плодами своих дел, не предвидя для себя ровно никаких неприятных последствий.

      «Неприятности из-за каких-то кошек?! – вполне справедливо мог бы рассуждать Дэн в свои неполные четырнадцать лет. – Побойтесь Бога! Я и любой мой ровесник можем изнасиловать, а потом убить первую попавшуюся девчонку, а покажется нам мало – и двух, и трех! Или сначала убить, а насиловать уже мертвых. И нам по мудрым российским законам ничего за это не будет! Разве что пышнобедрая тетя с большими звездами на погонах погрозит пальцем: “Больше не шалите, малыши!” Так если закон позволяет мне безнаказанно убивать людей, как встречных, так и поперечных, и вообще всех, кого мне только заблагорассудится, то ответьте, положа руку на сердце: какие могут быть возражения против моих шалостей с кошками?!» И, уперев руки в боки и нагло усмехаясь прямо в лицо своей сводной сестры, Дэн возразил в ответ на стенания Оксаны:

      – Подумаешь, стоило так орать. Я просто типа пошутил…

      Возможно, Дэн и вправду был способен рассуждать и даже рассуждал здраво. Но при этом он не принимал во внимание некоторых особенностей менталитета столичных жителей. Тысячи и тысячи их сограждан, искалеченных, зарезанных, застреленных, задушенных, замученных, сожженных заживо, съеденных каннибалами и растерзанных бродячими собаками на улицах города-героя Москвы, – для них лишь отвлеченные цифры статистики и воспринимаются ими с равнодушием, удивляющим как социологов с политологами, так и психологов с психиатрами. Но если какой-нибудь злодей и изверг в ответ на нечаянный укус покалечит, а то и убьет доброго двортерьера Шарика или лохматую очаровашку Жучку, негодующие москвичи выйдут на демонстрацию протеста с красочными плакатами и транспарантами, запикетируют суд, требуя сурового наказания для преступника, а затем обязательно добьются установки бронзового памятника безвременно погибшему другу или подруге человека. Да что москвичи! А жители второй нашей столицы? Разве они не установили бронзовый памятник Чижику, который на вопрос: «Чижик-пыжик, где ты был?» – неизменно отвечал: «На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две – закружилось в голове». Водка, как это часто бывает, оказалась паленой, кружением головы последствия возлияний не ограничились, и летальный исход воплотился в бронзу… Вот так, Чижику, загубленному метиловым спиртом, поставили памятник. А как почтили память сотен тысяч россиян, уморенных представителями среднего и малого криминального бизнеса точно таким же способом? Где монумент погибшему от белой горячки крепко выпивающему россиянину или памятник неизвестному умеренно пьющему гражданину России, польстившемуся на