Избавление. Алексей Евтушенко

двое влюбленных

      Не на шутку спешат, словно грянул уже Страшный Суд.

      Трое суток назад брился ангел – не больше, не меньше.

      Похмеленный с утра, раздает он святые рубли.

      И ласкает глазами красивых откормленных женщин,

      Отраженное солнце на пустой стеклотаре рябит.

      По пятнадцать копеек за воздух в унылой посуде —

      Можно снова купить сигареты, вино, колбасу.

      Ангел хмурый, прими, обделенных судьбою не судят,

      С нас грехи, как бутылки. Да поставь, не держи на весу.

      Грех тяжел городской – пахнет дымом, борщом

      и бензином,

      Безобразен снаружи и крайне неряшлив внутри.

      Ты немного любви и немного терпенья займи нам,

      Мы сторицей вернем, только ты не забудь, протруби.

      Медный голос рожка бьется в стены бетонных окраин,

      Ранним утром в субботу я несу стеклотару, как вор.

      Ангел деньги сочтет, нашей неблагодарностью ранен,

      И вздохнет глубоко, и со вздохом запустит мотор.

      Мотороллер трещит, на ухабах гремит стеклотара,

      Отрастает щетина, похмелье навстречу грядет.

      И разбуженный город с колхозной деревней на пару

      То ли милости божьей, то ли кары божественной ждет.

      Друзья уходят – остается вечер.

      Друзья уходят – остается вечер.

      Бормочет вечер старую молитву,

      Но больно мне, когда друзья уходят.

      Любовь уходит – остается осень.

      Роняет осень трепетные листья,

      Но грустно мне, когда любовь уходит.

      Земля уходит – остается небо.

      Рождает небо песни и полеты,

      Но страшно мне, когда земля уходит.

      Провожали лето до поляны.

      Моей матери

      Провожали лето до поляны.

      До поляны, до чистой речки.

      Убирали лодку цветами,

      Пели песни, хороводы водили.

      Улыбнулось лето на прощанье,

      Село в лодку, веслом оттолкнулось…

      Желтый лист опустился на воду

      И поплыл за летом вдогонку.

      ИЗ ДЕТСТВА

      Над стадионом сумерки и снег,

      Вершины елей недоступны взору,

      И чертит веткой быстрые узоры

      На тусклом насте легкий человек.

      Снег замечает линии судьбы,

      Рисунок лиц и очертанья слова.

      Но черная фигурка чертит снова,

      Не прекращая с январем борьбы.

      Себя узнаю – отзовется смех,

      Всплывет из-под сознания наружу.

      Я пережил жару, дожди и стужу

      И помню всё, и понимаю всех.

      И этот снег, что долетел сквозь пласт

      Минувшего, сквозь сумерки и лица,

      До самой смерти, верно, будет длиться,

      А после смерти обретет страницы,

      Что кем-то будут прочтены, бог даст.

      КУШКА

      На горизонте тают горы.

      Два километра до границы.

      Здесь плохо слабым и покорным.

      Привольно пацанам и птицам.

      Сжигает солнце вид унылый

      С крестом Империи на сопке…

      Всего па час воды хватило

      В трехсотграммовой фляге плоской.

      Мне лет четырнадцать, не больше,

      Я худ и чёрен от загара.

      А ветер волосы ерошит,

      Разогревает кровь задаром.

      И вся моя любовь к Отчизне

      Сосредоточена отныне

      На однокласснице капризной,

      Живущей там, на Украине.

      Мне вся страна, как дом отцовский,

      Я так привык по ней скитаться.

      И пусть характер не бойцовский,

      Но я уже умею драться.

      Нас во дворе комендатуры

      Солдаты учат рукопашной,

      Что жизнь сложна, что бабы – дуры

      И всё пройдет как сон вчерашний.

      Пусть жарко в точке самой южной,

      И на зубах песок скрипучий,

      Мне полюбить всё это нужно —

      Жару и пылевые тучи.

      Мне нужно выжить здесь и выбрать

      Себе судьбу и путь-дорогу…

      Луна, блестящая, как рыба,

      Плывет по небу недотрогой.

      Я уехал, а степи остались

      Я