Черепаший вальс. Катрин Панколь

спасла кроссовка. Кроссовка Антуана….

      Она спокойно объяснила ему, что произошло. Он слушал, рассеянно наблюдая за голубями.

      – Вы заявили в полицию?

      – Нет. Я не хотела, чтобы узнала Зоэ.

      Он непонимающе посмотрел на нее.

      – Однако, Жозефина! Если на вас напали, вам надо обратиться в полицию.

      – Как это «если»? На меня напали.

      – Но этот человек может напасть на кого-нибудь еще! И эта смерть будет на вашей совести.

      Мало того, что он не обнял ее, не успокоил, не сказал «не бойтесь, я с вами, я вас в обиду не дам», – он еще и обвиняет ее, думает о следующей жертве. Она беспомощно хлопала глазами: что же должно с ней произойти, чтобы он заволновался?

      – Вы мне не верите?

      – Верю… я вам верю. Я только советую вам пойти в полицию и подать заявление.

      – Вы, похоже, знаток в этих делах.

      – Я привык иметь дело с полицейскими, из-за брата. Почти во всех парижских участках побывал.

      Она в изумлении уставилась на него. Он вернулся к своим делам. Сделал небольшой крюк, чтобы выслушать ее, и плавно вырулил назад, к собственной беде. И это он, мой любимый, мой прекрасный принц? Человек, пишущий книгу о слезах, цитирующий Жюля Мишле: «…драгоценные слезы, они текли в светлых легендах, в чудесных стихах и, возносясь к небу, застывали кристаллами гигантских соборов, устремленных к Всевышнему». Черствое сердце, да. Мелкое и сухое, как коринка. Он обнял ее за плечи, притянул к себе и прошептал ласково и устало:

      – Жозефина, я не могу решать проблемы всех на свете. Не будем все усложнять, ладно? Мне хорошо с вами. Вы – мой единственный уголок веселья, нежности, смеха. Не надо его разорять. Пожалуйста…

      Жозефина безропотно кивнула.

      Они пошли вдоль озера, встречали других бегунов, и купающихся собак, и детей на велосипедах, и отцов, бегущих сзади, согнувшись в три погибели и придерживая их за сиденье, и какого-то потного черного гиганта с мощным голым торсом. Она подумала, не спросить ли Луку: «О чем вы хотели со мной поговорить, когда мы не встретились в кафе? Кажется, о чем-то важном?» – но не стала.

      Рука Луки, медленно поглаживающая ее плечо, казалось, так и норовила соскользнуть.

      В тот день кусочек ее сердца оторвался от Луки.

      Вечером Жозефина сидела на балконе.

      Подыскивая новую квартиру, она первым делом интересовалась не ценой, не адресом или этажом, не близостью от метро, не количеством света или состоянием жилья; первым делом она задавала агенту вопрос: «А там есть балкон? Настоящий балкон, где можно сесть, вытянуть ноги и смотреть на звезды?»

      В новой квартире балкон был. Большой, красивый, с роскошными черными перилами; узоры пузатой кованой решетки походили на буквы, написанные на доске учительницей.

      Балкон был нужен Жозефине, чтобы говорить со звездами.

      Говорить со своим отцом, Люсьеном Плиссонье, умершим 13 июля[13], когда люди плясали на дощатых эстрадах и взрывали петарды, а в небе расцветал салют, до полусмерти пугая собак. Ей тогда было десять лет. Мать вышла замуж за Марселя Гробза;

13

14 июля – День взятия Бастилии, национальный праздник во Франции.