Мать железного дракона. Майкл Суэнвик

от шоколадок и грязные картонки, повсюду висели длинные ленты туалетной бумаги. А потом вдруг стало видно, что это кое-как сбившиеся в кучу тенты и палатки: тут над упаковочной клеткой натянут от дождя синий мешок, там жмется пристройка из веревок и одеял. В центре лагеря горел костерок.

      Кейтлин сошла с путей. Чем ближе она подходила, тем сильнее воняло мочой, экскрементами, дымом и горелым мусором, вперемежку со сладким ароматом жимолости.

      – Боюсь, это не самый умный поступок, – заметила Хелен.

      – Тот огр ошивается где-то поблизости, а если не он – так какие-нибудь его дружки. Чем больше народу – тем безопаснее.

      – И как обычно, неопытная юная барышня все знает лучше меня.

      – Вот именно.

      Когда Кейтлин подошла ближе, из дренажной трубы слева выползла нагиня, а из-за большого камня справа – вторая. Обе приняли форму коренастых широкоплечих женщин, но пахло от них по-прежнему по-змеиному. Нагини казались опасными противницами, так что Кейтлин держала руки на виду.

      – Ищеш-ш-шь убежищ-щ-ща? – поинтересовалась одна.

      – Тебя нуш-ш-шно покас-с-сать во внутреннем кругу, – не дожидаясь ответа, добавила вторая.

      – Я в ваших руках, ведите.

      – Вес-с-сьма рас-с-сумно.

      – С-с-согласс-с-сна.

      Нагини сопроводили ее к общему костру посреди лагеря. Там над углями висел на треноге видавший виды старый чайник (судя по запаху, в нем тушилось жаркое). Вокруг неровным кругом лежало штук шесть бревен, но на этих импровизированных скамьях сидело лишь двое: приглядывавший за чайником бука в кожаном ошейнике (от ошейника к большой, вбитой в бревно скобке тянулась цепь), а напротив маленькая девчонка, наигрывавшая на серебряной флейте «Гносьены» Эрика Сати[39].

      Когда Кейтлин подошла ближе, бука отложил поварешку. Для буки он был чересчур щуплым, в изгибах и трещинах рогов виднелись выцветшие остатки краски – когда-то их украшали красные и синие завитушки. Он зажал одну ноздрю пальцем, повернул голову и высморкнул в бурьян длинную соплю.

      – Нету никого пока. Но жрачка вот-вот поспеет, так что соберутся скоро. Оставьте свежачок мне, я за ней присмотрю.

      Нагини переглянулись, одна пожала плечами. Часовые перекинулись обратно в змей и уползли.

      Губы буки растянулись в улыбке (видимо, это была располагающая улыбка), обнажив красные десны, ломаные желтые зубы и черные дырки.

      – Добро пожаловать в лагерь, девчушка. Меня Закидон звать. А тебя?

      – Меня… Я Кэт, Кошка-Кэт. – Она чуть было не назвала свое настоящее имя, но в последний момент сказала «Кошка» и почувствовала молчаливый одобрительный кивок Хелен.

      – Во дела, – фыркнул Закидон.

      – Боюсь, не уловила шутку.

      – Так у нас тут лагерь для кисок, – пояснил бука, утирая предплечьем нос. – Впишешься. Что у тебя за история? С виду не синячка. Если на наркоте сидишь, то недолго. Кожа гладенькая, что попка у младенца! Да и вид вменяемый, но это как по мне. В бегах, значит. Может, от парня смылась, может, от закона ныкаешься. Так что? – (Кошка молчала.) – Ладно-ладно,

39

Эрик Сати (1866–1925) эксцентричный французский композитор и пианист, реформатор музыки, стоял у истоков таких течений, как импрессионизм, примитивизм, конструктивизм, минимализм и даже эмбиент.