Жизнь мальчишки. Роберт Маккаммон

для себя оправдания после случившегося?

      – Ты же мог утонуть! – упрекала его мама, и слезы катились по ее щекам. – Мог стукнуться головой о камень и пойти на дно!

      – Я же не утонул. И не ударился головой о камень. Просто сделал то, что должен был сделать.

      Он протянул ей бумажную салфетку, и мама вытерла глаза. Затем все-таки выдала последнюю словесную эскападу:

      – В этом озере полным-полно ядовитых змей – водяных щитомордников, и ты мог угодить в самое их гнездо!

      – Но не угодил ведь, – ответил отец.

      Мама вздохнула и покачала головой, словно жила с самым большим глупцом, который когда-либо рождался на свет.

      – Тебе надо переодеться в сухое, – сказала она, уже вполне овладев голосом. – Я не перестаю благодарить Бога, что ты не очутился на дне этого ужасного озера. – Мама поднялась с табуретки и помогла отцу расстегнуть промокшую насквозь рубашку. – Ты хоть знаешь, кто это был?

      – Никогда раньше его не видел…

      – Кто мог сотворить такое с другим человеческим существом?

      – Это задачка для Джея-Ти. – Отец стянул с себя мокрую рубашку, и мама взяла ее двумя пальцами, словно озерная вода несла в себе проказу. – Мне еще надо будет заехать к нему в офис, чтобы помочь составить протокол. А еще я хочу сказать тебе, Ребекка, что, когда я взглянул в лицо мертвецу, сердце у меня чуть не остановилось. Я никогда раньше не видел ничего подобного и молю Бога, чтобы больше никогда не увидеть…

      – Боже правый! – воскликнула мама. – А что, если у тебя случился бы там сердечный приступ? Кто тогда спас бы тебя?

      Беспокойство было образом жизни моей матери. Она беспокоилась о погоде, ценах на бакалейные товары, из-за поломки стиральной машины, загрязнения русла Текумсе бумажным заводом в Адамс-Вэлли, о ценах на новую одежду – обо всем, что происходит вокруг. Мир представлялся маме огромным, почти безразмерным стеганым одеялом, швы которого постоянно расползаются. Ее беспокойство исполняло роль иголки, которой можно было залатать эти опасные швы. Если ей удавалось вообразить наихудший, трагический вариант развития события, то она, казалось, обретала некий контроль над ними. Как я уже говорил, это был ее образ жизни, способ мышления. Отец мог просто бросить горсть игральных костей, когда требовалось принять решение, тогда как мама часами испытывала мучительные сомнения. Я думаю, что они таким образом уравновешивали друг друга, как и подобает любящим.

      Родители моей мамы, дедушка Остин и бабушка Элис, жили в двенадцати милях южнее, в городке, который назывался Ваксахачи, возле военно-воздушной базы Роббинс. Бабушка Элис своим беспокойным характером даже превосходила мою мать; некая часть ее души взывала к трагическому началу. Дедушка Остин работал лесорубом, и одна нога у него была деревянной из-за небрежного обращения с электропилой. Он не раз предупреждал жену, что отвинтит свою деревянную ногу и стукнет ее по голове, если она не успокоится и не даст ему отдохнуть. Он называл свою деревянную ногу «трубкой мира», но, насколько я знаю, никогда не