Очки для секса. Лина Дорош

пальцы-сардельки! Есть пианисты с такими пальцами – и ничего! Играют, да еще как! А для художника – это вообще не важно… Ну, смешные чуть-чуть такие пальцы-сардельки. Они же не выбиваются из облика, они очень даже органичны – и пузику, и вообще». Аня даже хотела у него спросить, чьи это картины он продает. Потому что очень они были разные: Петр и его картины.

      – Вам говорили, что Вы на Санчо Панса похожи?

      – И она туда же! Да что вам этот Панса дался! Вот с детства этого Сервантеса ненавижу!

      – Ну, простите, – Аня еле сдержалась от смеха, – в душе Вы же Дон Кихот!

      – Думаешь?

      – Конечно! Такие картины может писать только человек с душой Дон Кихота. Дон Кихот-то Вам нравится?

      – Нравится, – Петр задумался. – Знаешь, я никогда не смотрел на себя с этой точки зрения. Сервантес тебя не забудет! Ты нас с ним помирила, а этой вражде уже лет двадцать пять. Как звать?

      – Анна, – ей хотелось добавить «королева Франции», но равновесие в настроении Петра было таким зыбким, что она удержалась.

      Они шли по Арбату. Потом шли какими-то тропами по дворам.

      – Пришли, могу чаем угостить, – Петр делал вид, что ему всё равно.

      Аня поняла, что ему хочется поговорить. Он производил впечатление человека, который всё время оказывается в роли «младшего» или «ведомого». И в общении на равных у него всегда был дефицит. Так бывает, когда человеку с детства не дают самостоятельно найти свою точку опоры, и потом не дают, и позже опять не дают. А еще чуть-чуть времени спустя, говорят, что у него нет этой самой точки опоры. И окружают уже бессрочной опекой. И человек больше не стремится к каким-то исканиям, но томление на него иногда находит. Вот как сейчас.

      В мастерской было тесно. Когда-то это была квартира. Однокомнатная квартира в центре. Наступил момент, когда пришлось выбирать: либо она будет жильем, либо – мастерской. На помойку были вынесены стены и вся мебель, кроме маленького стола и дивана. Жены дома не было. Когда она вернулась, то сказала, что это он не вещи, а ее саму вынес на помойку.

      – Прощай, Петр, – сказала жена.

      – Может, чаю выпьем? – спросил Петр жену.

      Он и сейчас наливал чай. Только Ане.

      – Так и сказал? – Аня понимала, что глупость сморозила, но сдержаться не могла.

      – Ага, думал, выпьем чаю – помиримся.

      – А она?

      – Ушла. Не стала пить.

      – Может, хоть кухню надо было оставить?

      – Я большое полотно писал – нельзя было. Надо было все стены убрать. Сейчас уже отказался от больших форм. Сейчас бы не стал убирать, а тогда – никак нельзя было стены оставить! Ну должна же жена художника такие элементарные вещи понимать! Или я не прав?

      – Прав.

      – Вот видишь, ты – не жена художника, а понимаешь.

      – Можно я буду приходить иногда, чаю попить и поговорить?

      – Приходи, конечно. На Арбат заходи вечером – картины всё ловчее вдвоем нести. А хочешь, возьму тебя с собой по городу ходить? Картины искать?

      – Конечно,