Милицейская сага. Семён Данилюк

Загубили на корню, пинкертоны, мать их!

      В этих «пинкертоны» были все. И районные ОБЭХЭЭСники, при случайной проверке малюсенького поселкового магазинчика натолкнувшиеся на огромные, на двадцать тысяч рублей, излишки и так и не установившие их причину. И начальник следствия Чекин, передавший сложное «хозяйственное» дело пустейшему из следователей – Хане. И лоботряс Ханя, за полтора месяца не удосужившийся открыть папку с уголовным делом. Где-то сбоку «прилепился» и сам Берестаев, по нерадивости и некомпетентности исполнителей оказавшийся в каком-то мерзком, двусмысленном положении.

      – Значит, полагаешь, под суд её надо, воровку? – Берестаев навис над перекидным календарём. – Ага! Сегодня у меня выездная сессия, завтра – я в колонии, в пятницу с утра уезжаю в район по «Урожаю», там они меня не достанут. Потом выходные. Это я на дачу смоюсь, – горячечно листая календарь, бормотал прокурор. – В общем, так, Тальвинский. Можешь не спать, не есть, ночевать в кабинете, но не позже чем в понедельник дело должно быть у меня на столе с обвинительным заключением. Всё, действуй!

      Следователь заулыбался, почему-то обрадованный перспективе не спать и не есть несколько суток, но прощаться не спешил.

      – Чего-то неясно? – теперь уж Берестаев, давно косившийся на сиротливо лежащую тоненькую папочку, заподозрил неладное.

      – Вот, – Андрей положил-таки перед ним четыре отпечатанных через копирку листа бумаги.

      Берестаевская лысина вспыхнула перезрелой малиной:

      – Ты что, следопут паршивый, о себе возомнил? Над прокурором глумить?! Я тебе, мудрозвон, о чём тут битый час толкую?!

      – У меня хороший слух, Юрий Иванович, – нахмурился следователь.

      – Да пошёл ты! Арест ему подавай. Кого арестовывать собрался, опричник? Мать двух детей за девятьсот рублей в тюрьму?!

      – Положим, детишкам за двадцать пять. А Лавейкина воровка.

      – Эк удивил. Деформировался ты, Тальвинский: хватай да сажай. Не пацан, чай. Без пяти минут руководитель райотдела милиции. Пора мыслить по-государственному. Знаешь хоть, что по стране и так сажать некуда? Да и кто теперь разберёт? Сегодня матёрый расхититель, а завтра, глядишь, предприниматель, творец новой экономики, – он тряхнул головой, отгоняя одолевающие мрачные мысли, и принялся сгребать разбежавшиеся детали от авторучки. – А такое слово как гуманность, и вовсе, поди, забыл чего означает?

      – Полагаю, что и раньше: милосердие к раскаявшимся. Только Лавейкина-то здесь причем? Все вокруг знают, что она прожжённая воровка, и все уверены, что ей опять с рук сойдёт. Ведь трижды! уголовные дела в отношении неё прекращали. А я хочу, чтоб люди увидели: не все можно «отмазать». Месяц до суда, но – чтоб на нарах! А то, что суд ей потом какое-нибудь условное наказание придумает, так это понятно – те же телефоны.

      Под испытующим взглядом прокурора он сбился.

      – Ты чего меня тут, как девку, уговариваешь? О людях какую-то демагогию развел, – Берестаев прищурился. – Выкладывай начистоту, чего в эту деревенскую бабу клещом вцепился? Андрей решился:

      –