Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов

на железную дорогу.

      – Минуточку, – попросил длинный и перевел все шефу.

      Тот слушал, улыбаясь уголками четко вырезанного, капризного, очень красивого рта.

      – Очень хорошо, – сказал он. – Пусть расскажет свою историю еще раз, только подробней.

      – Я родился в Днепродзержинске в семнадцатом году. Из интеллигентов. Мать расстреляли чекисты, отец учитель, погиб в сорок третьем под бомбежкой. Работал грузчиком, служил в армии, в Киевском военном округе. Сдался в плен под Белой Церковью. Работал на Днепропетровском мельзаводе помощником начальника мукомольного цеха. Отступил во Львов с войсками.

      Шеф выслушал Вихря, помахал длинному пальцами – мол, переводить не надо – и попросил:

      – Ну, расскажите-ка вашу столь печальную историю еще раз. Пока вы чувствуете себя скованным и чересчур старательно повторяете заученный вами текст.

      Длинный переводил слова шефа, а Вихрь в эти секунды, пока ему переводили то, что он и без того понял, мучительно старался найти объяснение двум главным вопросам, которые ему еще не задавали, но зададут обязательно: откуда в его портфеле пистолет и гранаты.

      – Вы не верите мне? – спросил Вихрь, когда длинный перевел слова шефа.

      – А вы себе верите? Сами-то вы себе верите? – сказал длинный.

      – Я не понимаю… – улыбнулся Вихрь. – Можно подумать, что я совершил нечто предосудительное. Мой аусвайс в полном порядке, в портфеле должны лежать характеристики с работы, подписанные вашими людьми…

      Он упомянул про портфель, ожидая сразу же вопроса о его содержимом, но ошибся.

      – Хорошо, хорошо, – сказал шеф, – мы ждем. Повторите вашу историю, она занятна.

      – Я готов повторять ее хоть сто раз – она не станет иной, моя история, как бы я ни хотел этого. Вы думаете, мне очень легко повторять вам о зазря погибшей матери, о вашем фильтрационном лагере, где не так сладко, говоря откровенно? Разве легко рассказывать о гибели отца, об отступлении – страшном, голодном отступлении под бомбежкой с вашими войсками во Львов?

      – Мне искренне жаль настоящего Попко, – сказал шеф. – Аусвайс подлинный, мы проверили. История Попко тоже правдива. Но меня интересует: какое вы имеете отношение к господину Попко? Настоящий Попко в данное время проживает в Бреслау, на Моцартштрассе, двадцать четыре, в общежитии рабочих, которые трудятся на фабрике музыкальных инструментов.

      «Грубо работает, – решил Вихрь. – Попко сидит у нас».

      – Либо это мой однофамилец, – сказал Вихрь, – либо вас вводят в заблуждение. Я готов к очной ставке.

      – Ого!

      – Конечно… Мне нечего бояться, я чистый перед вами. Я всегда был лояльным по отношению к новой власти.

      – Послушайте, – сказал шеф, – я вижу, как вы напряженно ждете того момента, когда я стану спрашивать вас о «парабеллуме» и гранатах. Вы уже приготовили версию, видимо вполне правдоподобную: мол, пистолет нашел во время отступления и гранаты тоже. Вы, верно, станете говорить, что вам это оружие было необходимо для личной безопасности – все это мне понятно. Я не буду вам морочить голову. Я вам сейчас покажу ваш парашют