Девчонки и мода. Жаклин Уилсон

ожидании пищи. И тут же на ум приходит кукушонок. Огромный, пузатый кукушонок, раза в два раза крупнее остальных птенцов и куда упитаннее собственных приемных родителей, которые из сил выбиваются, чтобы его прокормить. Прямо как я и Анна.

      Мне тошно оттого, что я толще Анны. Мне тошно оттого, что я дуюсь на Магду и Надин только потому, что они стройные, а я нет. Мне тошно оттого, что я жирная. Мне тошно. Хочу, чтобы мне всегда было тошно и у меня пропал бы аппетит. Мне нужно сбросить вес, мне нужно похудеть во что бы то ни стало. Мне нужно, мне нужно…

      И тут я вскакиваю с кровати и босиком несусь вниз по лестнице на кухню, где должна лежать коробка из-под пиццы. Где же она? Мне казалось, там еще оставался кусочек. О нет, а вдруг Анна выбросила его в помойку? Ох, слава богу, он здесь – еда, еда, еда!

      Пицца холодная и жесткая, но мне плевать. Я жадно вгрызаюсь в нее и заглатываю почти не жуя. Подъедаю обглоданные Цыпой кусочки теста и пальцем собираю по дну коробки крошки. А после хватаю из холодильника пакет молока и поспешно запиваю съеденное, не обращая внимания на белую струйку, стекающую по подбородку прямо на ночнушку. И все равно чувствую, что не наелась. Такого зверского голода я еще никогда не испытывала.

      Запускаю руку в хлебницу и делаю бутерброд с вареньем, потом еще один, потом начинаю лопать варенье прямо из банки – одну ложку, вторую, третью… Так, что тут у нас еще есть? Кукурузные хлопья! Я зачерпываю их горстями прямо из коробки. А еще обнаруживаю изюм и запихиваю в рот сразу столько, что чуть не задыхаюсь. Я откашливаюсь, и одна вылетевшая из горла полупрожеванная изюмина случайно приклеивается к моему подбородку. Ловлю свое отражение в блестящем пузатом чайнике – и не верю глазам своим. Я вижу настоящую психичку. О господи, что я наделала? Зачем я все это съела? Чувствую, как еда медленно опускается в желудок. Начинает болеть живот. Что же теперь будет?

      Я несусь в гостевой туалет рядом с запасным выходом и склоняюсь над унитазом. Пытаюсь вызвать рвоту. Я все тужусь и тужусь, но ничего не выходит. Запускаю в рот палец. Вот ужас-то, желудок сводит от боли. Запускаю второй палец. Ну же, ну же, ну… О-о-о-о-о…

      Меня рвет. Как же это омерзительно, мучительно и… долго. Меня рвет снова и снова. Приходится опереться о сиденье унитаза, чтобы не рухнуть на пол. Из глаз брызжут слезы, по спине струится холодный пот. Я сливаю воду и пытаюсь подняться, но у меня так кружится голова, что все плывет перед глазами. Горло саднит, во рту противный кислый привкус, даже несмотря на то, что я несколько раз прополоскала его водой.

      – Элли, что с тобой? – Это спустилась вниз Анна. В голубой пижаме, с растрепанными мальчишескими волосами, она выглядит не многим старше меня. – Бедняжка! Тебя вырвало?

      – Угу.

      – Иди сюда, давай я тебе помогу, – говорит она и опускает крышку унитаза, чтобы я могла присесть. Потом смачивает водой полотенце и аккуратно промокает мне лицо, как будто я Цыпа. Я тихонько прижимаюсь к ней, и она обнимает меня за плечи.

      Странно все это. Мы с Анной ведем себя как обычные мать и дочь. Раньше такого не случалось. С тех самых пор как Анна поселилась у нас в доме, я четко дала ей понять,