Снег к добру. Галина Щербакова

за строгость,– говорил он.– Наш строй самый

      справедливый, и если он кому не нравится, то не может быть двух мнений…

      – Кому ж он не нравится? – удивилась Полина. А сама быстренько обводила: он верный, никогда жене изменять не будет.

      – Я, к сожалению, еще не воевал, но я бы никогда

      в плен не сдался.

      – А если берут? В плен? Ты один, а их много?

      – Один выход всегда остается,– твердо говорил Василий, и Полина вся замирала от силы его убеждений.

      Конечно, что она могла ему сказать? Все-таки он на втором курсе юридического, а у нее, как говорится, шесть и седьмой коридор. Но разве в этом дело? Она любила биографии великих людей и знала – почти у всех жены были домохозяйки. И рожали детей. Она никому об этом не говорила, потому что время сейчас другое, работать надо по совести, всем вместе строить социализм, но когда-нибудь женщины будут только рожать детей, как Наталья Гончарова, то есть Пушкина. Или мать Владимира Ильича Ленина.

      Трудно вспомнить, когда она решила выйти за него замуж. Надо думать, перед самым его отъездом. Его мамаша, едва видная за забором, говорила Полининой маме слова с негнущимися буквами. Такие полуобидные слова:

      – Ваша Поля нашего Васю приворожить решила.

      Решительная…

      «Мол, хочется ей приворожить, аж взмокла вся от решимости, но где уж ей там…»

      Так ее поняла Полина. И обиделась. Смеются над ней в этом доме, выстроенном в рекордно короткий срок. Слова бросают через забор, как камушки.

      …Полина постучала друг об друга носочками ботиков. Все-таки не та погода, чтоб сидеть на лавочке, но встать не могла, надо было нанизать на нитку те дни – день за днем, потому что судила сейчас она себя строго за то, что вышла тогда за Василия замуж. И он, видать, тоже строго ее судил. Проехал – не посмотрел.

      Какая началась паника, когда они с Василием все решили! Она ему первая предложила, а он от радости сказать ничего не может… Поплыли у него глаза, как у папаши. Как у сиамской кошки. Но верно поняла Полина, если уж он решился, то сводить его в загс,

      где работала Полинина подружка, было уже пустяком.

      Он бы сам ее поволок туда, если б в чем разбирался. А Полина побежала, пошептала, сунула подружке духи «Красная Москва», та аж задохнулась от такого роскошного подарка, и обо всем договорились. Расписали их в полчаса. Пока папаша из шахты вылез, пока мамаша разводила антимонии про то, что Полина не пара «нашему чаду», они уже топали домой со свидетельством.

      – Слушай, Вася, а кто такой этот чадо? – задала она наконец волновавший ее вопрос.– Это птица, что ли?

      – Чадо? – ответил молодой муж.– А какое предложение в целом?

      – «Ты наше чадо»! – прошептала смущенно Полина.– Тебя так твоя мама называет.

      – А! – сообразил Василий.– Это значит ребенок. Прежде так говорили,– и помрачнел, зная, что дома его ждут неприятности, но Полина как раз в этот момент повисла у него на руке всей своей драгоценной тяжестью, так что все неприятное тут же забылось.

      Отдергивались