По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года. И. А. Козлов

ее развития в сознании военного министра и императора. Представления же эти сформировались под воздействием печальных сообщений, поступивших к вечеру 28 июня (10 июля). В результате выбор был сделан в пользу предотвращения лишь опасений, т. е. того, что еще только могло случиться. А ведь могло и не случиться, при условии смелого формирования иной, выгодной реальности путем решительной поддержки уже осуществляемых успешных наступательных действий.

      О многом говорит ответ Николая Николаевича, направленный Александру II из Поликраешти вечером 29 июня (11 июля):

      «В моем новом плане действий я отнюдь не намеревался и не намерен двигаться далее за Балканы, пока не узнаю, что будет делать

      неприятель (курсив мой. – И.К.)».

      А «пока не узнаю», то: 1) занятием одного или двух балканских проходов «хочу ограничиться»; 2) пехотные дивизии VIII корпуса остаются на севере Балкан (9-я – в Тырнове и Габрове, 14-я – у Боруша); 3) далее же – действовать по обстоятельствам, «когда… найду возможным и нужным воспользоваться успехом, бывшем в Тырнове».

      Такой новый алгоритм действий был представлен императору спустя всего двое суток после изложения ему «более смелого» плана наступления.

      Потеря стратегической инициативы и попадание в зависимость от действий противника при таком мышлении главнокомандующего были просто неизбежны. Николай Николаевич явно попытался дезавуировать «смелость» своего плана, поэтому просимые им дополнительные дивизии были представлены в письме как необходимые не для укрепления резервов армии, а для охраны «своего возлюбленного Императора»[51].

      Упущенная победа

      «Знаете, Фандорин, у меня какое-то нехорошее предчувствие: уж больно гладко началась эта война». Так в фильме «Турецкий гамбит» комментирует начальный период военных действий жандармский генерал Мизинов[52].

      8 (20) июля к Казанлыку стягиваются все части Передового отряда, а Шипкинский перевал занимают роты 36-го Орловского пехотного полка из бригады генерал-майора Дерожинского.

      Утром того же дня Гурко принимает решение дать войскам трехдневный отдых и 12 (24) июля перейти в наступление в долину реки Марица. Сначала «план наступления был принят лишь в принципе»[53]. В тактических целях Гурко предполагал определиться по ходу наступления: или на Ени-Загру (Нова-Загору), или далее на юг – на железнодорожный узел Тырново – Семенли. Итоговой же целью наступления должен был стать Адрианополь. Два письма с изложением этого плана и просьбой о подкреплениях он 8 (20) июля отправляет главнокомандующему.

      Гурко напоминал великому князю, что в его распоряжении мало пехоты и страшно измотанная кавалерия, а Кавказскую бригаду полковника Тутолмина ему так и не вернули. «…Посему прошу ваше высочество, – писал Гурко, – придать мне регулярную бригаду 13-й кавалерийской дивизии и возвратить мне 30-й казачий полк»[54]. Просил также Гурко и одну пешую 9-фунтовую батарею, которой хотел усилить своих стрелков. Одновременно

51

Там же. С. 51–52.

52

Фамилия Мизинов явно созвучна фамилии Мезенцев. Н.В. Мезенцев являлся шефом Отдельного корпуса жандармов и начальником Третьего отделения Cобственной Его Императорского Величества канцелярии. В начале кампании Мезенцев находился в действующей армии при особе императора.

53

Епанчин Н. Указ. соч. С. 117.

54

30-й Донской казачий полк был оставлен Гурко в Габрове для действий против турецких войск на Шипкинском перевале в составе отряда генерал-майора Дерожинского, но затем не был возвращен в Передовой отряд и получил другое назначение.